Пн. Мар 18th, 2024

Глава первая
Перекличка

– Карманов!

– Я!

– Так. Хорошо, друже. Садитесь.

– Костылев!

– Есть. 

– Так… Хорошо… Очень приятно.

Нуль ставит в журнале жирную точку и, с медовой улы­бочкой на своей лисьей мордочке, поднимает свою лысую голову. На нем – темно-синий китель и широченные флотские брюки, очевидно, до­став­шиеся ему в наследство от прадедушки, принимавшем участие в русско-японской войне. Брюки коротковаты, и между штанинами и тяжелыми допотоп­ными ботинками можно увидеть желтенькие кальсоны, приводящие всю нашу группу в неописуемый восторг. Нуль старомоден, как динозавр и очень склочен. На его носу поблескивают маленькие очки, способные заинтересовать ценителя антиква­ри­ата. Лысина у него примечательна тем, что на ней темнеет клок щетины, смахивающий очертаниями на остров Шри-Ланка. Говорит он высоким певучим голосом, который, впрочем, в иные моменты срывается на петушиные обертоны. Таков наш «классный папа», Николай Александрович Румянцев по кличке Нуль.

Николай Александрович одаривает меня лучезарной улыбочкой:

– Смотрите, какой вы приятный молодой человек. Ну, так как у вас дела, друже?

– Нормально.

– Хвостов нет?

– Нет.

Румянцев перелистывает страницы журнала и с сожалением вздыхает:

– Смотрите-ка… Действительно, нету…. Ну, что ж… Лад­но, друже, садитесь. Король!

– Я-а ту-та… – приторно-сладеньким голос­ком отзывается Вячеслав, он же Шпингалет, слегка отрываясь со стула.

Нуль отрывает взгляд от журнала и по-отечески ласково смотрит на Славу. Слава отвечает ему обворожитель­ной «сыновней» улыбкой. Очень приятная картина. Слышится смех.

– Кто это, Слава? – спрашивает Нуль, прекрасно видя, что перед ним именно Слава, а никак не Петя и не Вася.

– Ну да.

– Хи-хи,– смеется Нуль.

– Хи-хи,– почтительно вторит ему Вячеслав.

– Ну, так как же у вас дела, друже?

– Да, вроде бы, ничего…

– Так, говорите, ничего? – лыбится Нуль. – Значит, у вас нет хвостов?

– Хвостов? – Шпингалет дурашливо озирается на свой зад. – Каких хвостов?

По ходу «пьесы» подаются веселые реплики с мест:

– Что, что? Хвостов?

– Где?

– У Короля в штанах!

– Так сколько же у вас двоек, друже? – интересуется Румянцев.

– Пока что две,– посмеиваясь, отвечает Шпингалет.

– Да? А по моим данным пять…

– Ну что вы, что вы! – Слава вскидывает руки.

– Ну, хорошо, идите сюда, друже… Давайте, будем считать ваши хвосты вместе.

– Ну что ж, давайте,– не возражает Вячеслав.

Игриво посмеиваясь, он подходит к Нулю и заглядывает в журнал.

– Так… – Румянцев листает страницы. – По деталям машин – раз?

– Ра-аз… – охотно соглашается с ним Шпингалет.

– Так… Хорошо… По черчению – два?

– Два-а…

– Так… Отлично! По сопромату – три?

– Три-и.

– Ну, смотрите, как хорошо,– от всей души радуется Нуль.– По ДВС – четыре?

– Как – удивляется Слава. – И по ДВС тоже?

– А вы что же, и не знали?

– Понятия не имел!

– Вот, взгляните-ка,– радостно хихикает Нуль. – Совсем свеженькая!

– Да, действительно… – Слава озадаченно чешет затылок. – Еще совсем свеженькая… Только-только получил!

– Так как же это вы, друже, так опростоволосились?

Слава пожимает плечами:

– А кто ж его знает! Сам не пойму.

– Наверное, не хотите учиться, а только пьете дурное зелье и танцуете с шальными девками буги-вуги,– посмеивается Нуль.

– Ну что вы, что вы, Николай Александрович, как можно!

На лице Нуля – сладчайшая улыбка:

– Наверное, думаете: «Э, зачем мне эта учеба! Я и так проживу!»

Он встает из-за стола и начинает рассказывать одну из своих баек.

– Вы знаете, друже, был у меня в группе один такой Вася (при этих словах Нуль нежно похлопывает Вячеслава ладошкой по животу.) Здоровый, красивый, как теленок! Сколько раз я ему говорил: «Вася, милый! Не пей ты это дурное зелье! Не ходи на танцульки!» А он: «Э, что мне сделается! Я вон, какой здоровый!» А потом плакал вот такими крупными, как яблоко, слезами…

С «Камчатки», вальяжно развалившись на стуле, гудит лоботряс и матерый прогульщик Никита:

– Ну, так уж и как яблоко! Не может быть!

Тотчас отзываются веселые голоса:

– А, може, как груша?

– Чи, як айва?

– А как какое яблоко, Николай Александрович? – уточняет Емеля. – Как Семеринка, или как Джонатан?

Никита басит:

– А чего ж он плакал? 

Нуль охотно поясняет:

– Влез в пьяную драку, в пьяном угаре, из-за какой-то шальной девки, а потом получил два года исправительных работ в лагерях общего режима!

Он радостно смеется. Восхитительный старичок!

– Да-а… наставительно басит Никита. – Танцульки до добра не доведут…

– И вы так думаете? Ну, смотрите, как хорошо! Правильно! Молодец! Кто это сказал? Никитин?

– Нет. Баба Феня,– грубит Никита.

– Ну, бросьте, бросьте. И вы, я вижу, такой же шалопай, как Слава. Наверное, тоже пьете дурное зелье?

– И танцуете с шальными девками буги-вуги! – кричит Емеля

– А? Кто это сказал? Емелькин? Хорошо… А вы… – Николай Александрович укоризненно трясет лысой головой,– такой здоровый и красивый…

– Как теленок! – подсказывает Емеля.

– Правильно. Молодец… Как теленок… Смотрите-ка… Хи-хи.

– Хи-хи!

– Ха-ха!

– Хо-хо-хо!

– Чуваки, а вы слыхали: в ЦУМ завезли шикарные колеса!

– Витек, а ты куда слинял вчера со своей рыжей?

– Свалил к ней на хату.

– О, это по-нашему!

– А ведь говорят же, что ласковое теля – две матки сосет! – радостно выкрикивает Емеля одну из любимых поговорок Нуля.

Волной прокатываются насмешливые выкрики:

– А то и три!

– Бывает, и четыре!

– И даже пять!

– Конечно. Всякое бывает.

–Так неужели этому Васе обязательно надо было ходить на танцульки? – с недоуменной миной вопрошает Емеля. – Неужели нельзя было пойти в библиотеку, или в театр? 

Пошла веселая трескотня:

– Или в музей! 

– Я, например, был вчера в картинной галерее!

– А я в филармонии!

– А я в планетарии!

Румянцев согласно трясет лысой башкой:

– Вот и я тоже самое говорил Васе. А он: «Э, что мне сделается! Я вон какой здоровый! У меня третья категория по боксу!» А потом прислал из тюрьмы жалобное письмо.

Голос Емели:

– И что ж он в нем писал? Наверное, каялся, что пил дурное зелье?

– И ходил на танцульки?

– И танцевал под дикую музыку буги-вуги?

– Да, буги-вуги,– говорит Нуль. – А что?

– А ведь есть же и хорошие песни? – подает голос Сима.

– Конечно, есть! – лицо Румянцева расплывается в довольно глупой улыбочке.

– Какие, например? – откинувшись на спинку стула, улыбается Никита.

– Ну, «Из-за острова на Стрежень…» Или «Геологи». Что, разве это плохие песни?

В аудитории – буйное веселье:

– Чудесные!

– Замечательные!

– Бесподобные!

– Да, это вам не буги-вуги…

– И почему бы такие песни ни петь на танцульках? – удивленно сдвигает плечами Емеля.

Никита одобрительно гудит:

– Конечно! Можно было бы петь на танцульках «Геологи».

– Или «Из-за острова на Стрежень!»

– Или «Вдоль по Питерской…»

Раскинув руки, как оперный певец, Никита затягивает могучим густым басом:

 Э-эх, вдоль па Питерскай...  

Пробует себя в роли солиста и Емелькин:

 Эх, да вдоль по Колодезной... 

– Николай Алексанрович, а вы знаете, какую еще очень хорошую песню можно было бы петь на танцульках? – с невинным видом вопрошает Никита.

– Какую, друже,– не ожидая подвоха, лыбится Нуль.

– А вот, послушайте.

Никита начинает петь:

 Во саду ли, во огороде,
Поймали китайца,
Посадили на песок,
Отрезали яй...

– Ну, бросьте, бросьте! Сейчас же прекратите!

Бурный смех.

Голос Емели:

– Николай Александрович, а вы слыхали, что сейчас даже шальные девки ходят на танцульки пьяные?

– Да что вы говорите?

– Да. И такую шальную девку можно прямо с танцулек тянуть в кусты!

– Вот как? – от удовольствия у Николая Александровича отвисает челюсть. – Постойте, постойте! Но ведь это же так, как говорят моряки, можно и на винт намотать?

Бузотер Емеля пренебрежительно машет рукой:

– Э! Ничего не будет! Волков бояться – в лес не ходить!

– А? Кто это сказал? Никитин?

– Верно.

– А вы что, тоже шальных девок водили в кусты?

– Ес-тес-ственно…

– Ой, друже! – качает мудрой лысиной Румянцев.– Не зная броду – не лезьте в воду!

– Э, что мне будет! – самонадеянно басит Ники­та.– Смотрите, какой я здоровый и красивый!

– Как теленок! – вставляет Емеля с дрожащими в улыбочке сочными розовыми губами.

– Вот вчера тянул я одну девку в кустах… – начинает делиться воспоминаниями Никита.

– Шальную? – уточняет Емеля.

– А то какую ж еще?

– Ну, ну…

– Так вот, затащил я, значит одну шальную девку в кусты, и…

Нуль хлопает ладошкой по столу:

– Ну, все! Сейчас же прекратите этот балаган!

Он обращается к Вячеславу:

– Так по чем же у вас пятая двойка, друже?

– Не зна-а-ю… – сладенько мурлычет Шпингалет.

– Не знаете? Ии-те-рес-но…

– Да, ин-те-рес-но.

Николай Александрович листает журнал. Вячеслав, с приятной улыбочкой вежливого благовоспитанного человека, заглядывает ему через плечо.

– Смотрите-ка! Что-то я ее не нахожу,– разочарованно произносит Нуль. – Странно…

– Да, странно… – мурлычет Вячеслав.– А почему странно?

Нуль меряет студента игривым взглядом:

– Послушайте, друже, а когда вы уже сострижете свои патлы?

– Завтра…

– Да? – Николай Александрович нежно похлопывает Славу по животу. – Так что же мы будем делать с вами, друже?

– Не знаю…– скромно хихикает Вячеслав.– Вам видней…

– Может быть, написать позорное письмо родителям?

– Ну что вы, что вы!

– Или сразу выгнать вас, к чертовой бабушке, из техникума? Знаете, как говорят моряки: «Ой, не тратьте, кумэ, силы, опускайтеся на дно?»

В защиту Короля встают самые отпетые лоботрясы – Емеля и Никита:

– Ну, это слишком круто!

– Он исправится!

– А, может быть, лучше с двух сторон? – посмеивается Нуль, расставляя руки клещами.

– Как это? Как это? – Слава опасливо пятится от «папы».

– Выгнать вас, к чертовой бабушке, из техникума,– поясняет свою мысль Нуль, ласково похлопывая Вячесла­ва по животу,– и написать позорное письмо родителям.

– Ну что вы, что вы! – восклицает Слава, вскидывая руки. – Как можно! Я исправлюсь!

Мы кричим:

– Да, он исправится!

– Он сдаст свои хвосты!

– И сострижет патлы!

– Ведь есть же и хорошие прически?

– Конечно, есть!

– Какие?

– Под Нуль, например! Что, разве плохая прическа?

– Прекрасная прическа!

– Просто изумительная!

– Даже сам Котовский такую носил!

– И Ленин!

– И Хрущев!

– А «Утро в курятнике?»

– А «Взрыв на макаронной фабрике?»

– Еще можно: «Я у папы дурачок!»

– У папы? У какого папы?

– И почему бы с такими чудесными прическами не ходить на танцульки? – не унимается Емелькин.

– Или в филармонию?

– Или в картинную галерею?

– Или в драмтеатр?

Звенит звонок. Нуль посматривает на часы.

– Ну что, пойдем на перемену, или поработаем без перерыва и закончим пораньше?

Ответом служит дружный рев:

– Поработаем без перерыва!

– Неча прохлаждаться!

– Нам хлеба не надо! – хихикает в кулачок Слава.– Нам знаний давай!

– Хорошо, хорошо,– Нуль поднимает руку. – Поработаем без перерыва.

– И уйдем пораньше,– одобрительно гудит Никитин. – В забегаловку вот-вот должны подвести свежее пиво.

Нуль с лету заглатывает наживку:

– А? Что? Пиво? Кто это сказал? Никитин? А вы знаете, что в вашем возрасте пить спиртные напитки не рекомендуется?

– А в каком рекомендуется? – интересуется Емеля. – В вашем рекомендуется?

– Ну, пару кружечек пропустить можно…– гудит Никита. – Для настроения. Сейчас об этом даже врачи пишут.

– Постойте, постойте! Где пишут?

– А везде пишут. В «Здоровье», например, пишут. И в «Юности» пишут.

Мы бузим:

– И в «Пионерской правде!»

– И в «Мурзилке».

– Да что вы говорите! Быть не может!

– Как не может? – рокочет Никита.– Я сам читал!

– И я читал! – вторит Емеля.

– Ну, бросьте, бросьте вы эту подкулацкую болтовню! – машет руками «папа». – Вы знаете, какой страшный вред может нанести алкоголь вашему молодому, неокрепшему организму?

– Нет… – удивленно сдвигает богатырскими плечами Никита. – А, какой?

– Сейчас ваш организм молодой,– поясняет ему Нуль,– он растет, развивается… Вы думаете: «Э, что мне сделает­ся, я вон какой здоровый! Выпью-ка я пару кружек дурного зелья, и буду ходить пьяный». А потом в вашем организме начнут возникать различные опухоли, гастриты, язвы…

– ЧЕ-ПУ-ХА! – убежденным тоном произносит Никита.

– Постойте, постойте, как чепуха?

– А что ж это за жизнь такая? На танцульки не ходи, с шальными девками не водись, пива не пей, под дикую музыку буги-вуги не танцуй…

– Правильно! И доживете до глубокой старости. Вот когда я был на фронте…

– Кто? Вы?

– Да-а… Я.

– Хи-хи…

– Ха-ха…

– И у нас на передовой стояла цистерна со спиртом. Так некоторые отчаянные сорвиголовы тоже думали: «Э, что мне сделается! Пробегу-ка я несколько метров и наберу себе в котелок дурного зелья, а потом напьюсь, и буду ходить пьяный». Так некоторые из-за этого дурного зелья головы свои сложили!

– А вы не побежали?

– Нет,– смеется Нуль. – И остался живой.

– Всех обдурил, да?

– Что?

– Ну, так то на фронте было! – выкрикивает Емеля. – А сейчас студенту что надо? Чара и голые бабы!

– А? Кто это сказал?

– Богуненко! Он пьет дурное зелье и голяком пляшет с шальными девками под дикую музыку буги-вуги!

– Ну, бросьте, бросьте! – Николай Александрович с улыбкой смотрит на Богуненко – скромного паренька по кличке Зубрун, единственного отличника в нашей группе. – Неужели Евгений пьет дурное зелье?

Мы радостно горланим:

– Еще как!

– Глушит стаканами!

– И курит папиросы!

– И нюхает анашу!

– А потом дерется в пьяном угаре из-за шальных девок!

Нуль стучит ладошкой по столу:

– Ну, все, все! Прекратите этот балаган!

– А? Балаган?

– Какой балаган?

– Кто такой балаган?

– А что это такое – балаган?

Николай Александрович захлопывает журнал, так и не доведя до конца перекличку:

– Что такое балаган? Балаган – это сборище таких оболтусов, как вы.

– Хо-хо!

– Ха-ха!

– Скоро звонок?

– Еще 35 минут. Но Николай Александрович обещал отпустить пораньше!

– Садитесь, Слава,– говорит между тем Нуль. – И состригите свои патлы.

– Чуваки! А чо сегодня крутят в «Павлика Мороженного?»

– «Убийство лысого в подвале».

– Как? Совсем, совсем лысого?

– Нет. Только некоторыми местами…

– Ну, все, довольно! – Румянцев стучит кулаком по столу. – Запишите тему…

Меньше всего на свете нам хочется записывать какие бы то ни было темы. Никита надевает на палец кольцо, выпиленное из бронзовой гайки. Он отставляет руку, любуясь кольцом.

– А? Что? Что это у вас такое? – резко клюет Нуль.

– Кольцо

– А вы разве не знаете, что советскому студенту носить кольца не рекомендуется? Это пережитки буржуазного прошлого. Снимите сейчас же эту побрякушку.

Вертя кольцом у своего носа, Никита с отлично разыгранным недоумением говорит:

– А что тут такого? Подумаешь! Сейчас все носят.

– Нет, нет, снимите! Ведь вы же не стиляга какой-нибудь. Снимите, советскому студенту эти буржуазные побрякушки ни к чему.

– А если советский студент женат, можно ему тогда но­сить буржуазные побрякушки? – интересуется Никита.

– Ни в коем случае!

– Как? И обручальное кольцо?

– А вы разве женаты?

– Кончено.

– Вот как? И что, штампик в паспорте есть?

– А как же!

– Смотрите-ка… Когда же вы расписались?

– Вчера.

– Ну, все равно, я бы вам эти побрякушки носить не рекомендовал.

– А почему?

– Да, знаете ли, всякие бывают случаи. Вон один мой знакомый тоже надел кольцо и всем говорил: «Смотрите, какая у меня красивая побрякушка!» А потом, в темном углу, на него напали трое верзил, избили до полусмерти и отняли эту побрякушку.

– Э, чего мне бояться? – тягуче басит Никитин. – Смотрите, какой я здоровый и красивый! Как теленок! Я сам, кого хочешь, в темном углу изобью!

Нуль, протестуя, поднимает руки:

– Постойте, постойте! А один мой знакомый как-то раз хотел запрыгнуть в машину и зацепился кольцом за большой ржавый гвоздь! И только он ухватился за задний борт – машину как дернет! Так кольцо, вместе с пальцем, и оторвало!

– Постойте, постойте! – в тон ему восклицает Никита. – А недавно один мой знакомый купил на базаре красивую фетровую шляпу, надел ее на свою лысую голову и говорил всем: «Смотрите, какая у меня красивая шляпа!» А потом выпил пару кружек дурного зелья и пошел в этой шляпе на свиданку к одной шальной девке. И только он подошел к ее общежитию – как с крыши ему на голову упал большой огнеупорный кирпич. Так шляпу, вместе с головой, и размозжило!

– А шальная девка осталась жива? – уточняет Емелькин.

– Нет. Ее потом машиной задавило.

– Не той ли, у которой в заднем борту торчал большой ржавый гвоздь?

– Ага,– говорит Никитин. – Той самой.

Нуль зеленеет от злости.

– Ну, прекратите, прекратите! – кричит он, сверкая глазенками. – Вы знаете, кто вы такой?

– Я? Не-ет…

– Вы – отщепенец, враг народа, деклассированный элемент!

– Что-что? Я – дисло… кло… какой, какой элемент?

– Снимите сейчас же вашу побрякушку и выйдите вон! – ревет «папа».

– Как? Снять обручальное кольцо?

– Какое, к чертовой бабушке, обручальное кольцо! — голо­сок Николая Александровича срывается на петушиный крик, лицо покрывается пунцовыми пятнами. – Бо-сяк!

Мы покатываемся со смеху.

Представление в полном разгаре!

Окончание

От Николай Довгай

Довгай Николай Иванович, автор этого сайта. Живу в Херсоне. Член Межрегионального Союза Писателей Украины.

Один комментарий к “Какими мы уже не будем”
  1. Возможно в техникумах так и было, я после школы окончил институт. В институтах не было класных руководителей, были деканаты по получаемым специальностям. И если студента надо было отметить или наказать его вызывали к секретарю или к декану, обычно для студента того времени самым главным был староста группы, которого назначал декан. Учился я в 1959-1964 годах. В основном преподаватели, читавшие лекции имели степень доктора и кандидата наук. Естественно были культурными людьми и совершенно не имели ничего общего с Румянцевым.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *