Чт. Мар 28th, 2024

Едва переступив порог кухни, Николай Караулов сразу же почуял что-то неладное: жена не только не улыбнулась ему при его появлении, но даже и не посмотрела в его сторону – точно он был какой-то неодушевленный предмет. Она демонстративно отвернула от него лицо и обиженно поджала губки. Все это были явные признаки того, что он в чём-то проштрафился. Но в чём? Где он дал маху на этот раз? Не поздравил ее с днем Рождения? Однако сия знаменательная дата наступит в ноябре, а сейчас, хвала небесам, стоял сентябрь. Восьмое Марта тоже миновало, так что и с этой стороны ожидать неприятностей было нечего. Какой-нибудь юбилей? Разве что пятая годовщина их свадьбы? Чёрт! Надо было хотя бы цветочек купить!

Хотя, впрочем, он влез в этот хомут в апреле месяце – тогда еще цвела сирень… День рождение тещи? Он напряг память, пытаясь вспомнить дату ее появления на свет божий, но так и не смог.

Однако же, когда он выходил из дому, дабы поднять из руин компьютер Эрнеста – а это было около трех часов тому назад – в доме царила тишь да благодать. Теперь же атмосфера была гнетущая, предгрозовая… Выходит, что-то случилось именно в этот промежуток времени. Но что?

Караулов скользнул взглядом по кухонному столу, и зацепился им за две немытые кофейные чашки. Рядом валялась разорванная обертка от шоколада… Значит, жена с кем-то кофейничала? Кто же был у неё в гостях?

И тут на кухню влетела Таня. К груди она прижимала мягкого игрушечного зайчика.

– Папа! Папа! – воскликнула дочь, радостно сияя глазёнками, – а к нам тётя Галя приходила. Смотри, какого она мне зайца подарила!

Она протянула ему игрушку.

Вот и разгадка этого ребуса! Значит, в гостях побывала кума! Теперь становилось ясно, откуда ветер дует.

Караулов взял зайца и стал рассматривать его. Потом, улыбаясь дочери, сказал:

– Класс!

Дочь, задрав голову, смотрела на него счастливыми глазами. Он взял ее на руки, нежно погладил по головке с косичкой, поставил на пол, отдал игрушку и сказал:

– Ну, беги, Татка, играй со своим зайчиком.

Дочь унеслась – стремительно, как ветер. Ему бы ее прыть! Жена сидела на стуле и упорно не смотрела в его сторону.

– Катя, а что случилось? – осведомился он. – Умер кто-то?

Она не ответила.

– Так что же все-таки произошло, а? Отчего у тебя такой похоронный вид?

Жена и на этот раз проигнорировала его вопрос. От неё веяло холодом, словно из холодильника Норд. Он предпринял еще одну попытку растопить лёд, неожиданно возникший в их отношениях.

– Ну, что ты набурмосилась, как середа на пятницу? Давай лучше ужинать…

– Ужинай сам! – проронила она, снялась со стула и горделиво удалилась из кухни.

Он постоял немного в недоумении, сдвинул плечами и пошёл за ней следом. Жена сидела на диване, в просторной комнате, скорбно понурив голову и сложив ладони между колен. Вечернее солнце золотило тюль на окнах, и в его мягком освещении она выглядела просто великолепно: лицо – очень красивое, с большим ровным лбом, прямым носиком, очаровательными губками… На белые нежные щеки ниспадают кудряшки золотистых волос. Фигура… – ни в сказке сказать, ни пером описать! Такая желанная, родная, любимая его женушка… Так что же ее так гложет?

– Катя, так ты, может быть, все-таки объяснишь мне, из-за чего у тебя этот траурный вид?

Молчок.

– Ну, что ты сидишь, словно воды в рот набрала? Пошли ужинать.

– Можешь ужинать сам! – нервно отреагировала она. – И, не удержавшись, ядовито присовокупила: – Со своей рыжей шалавой!

– С какой шалавой? (В её словах было явное противоречие, но он не стал заострять на этом её внимание).

– С той самой, с которой ты отплясываешь в ночных кабаках!

Он призадумался…

– И ты сама это видела?

– Какая разница!

Караулов привалился плечом к боковой стенке книжного шкафа и стал смотреть на неё долгим проникновенным взглядом.

– Выходит, ты этого не видела, – наконец сказал он. – Так откуда же у тебя тогда эта информация?

– Тебе-то что до того?! – нервно огрызнулась она. – Люди сказали…

– И кто же это?

– Неважно.

– А какая она из себя, эта шалава, тебе доложили?

– Сам знаешь!

– А все-таки?

– Тебе видней!.. Какая-то вульгарная рыжеволосая босявка… Как раз в твоем вкусе…. Ещё та штучка!

– И кто же принес тебе эту благую весть?

Она закусила губу.

– Ну, колись? Это кума тебе наплела?

Она промолчала, хмуро уставившись в пол.

– Можешь не отвечать, и так всё ясно… Сейчас я пойду к ней и во всём разберусь.

– Нет, – решительным тоном заявила супруга.

– Почему нет?

– Ты этого не сделаешь!

– Почему?

– Она – моя подруга!

– И что с того?

– А то! Я обещала ей, что не выдам её.

– Так ты её и не выдавала, – сказал Караулов с кривой усмешкой. – Я сам вывел ее на чистую воду. Так что твоя совесть может быть спокойна.

– Нет, – возразила она голосом, не допускающим возражений, – я тебя не пущу!

Похоже, она уже и сама была не рада тому, что заварила эту кашу.

– Да что ты говоришь? – он сумрачно улыбнулся. – Значит, эта сорока распускает обо мне всякие сплетни, порочит мое честное имя, лезет в мою семью – и я стану это терпеть? Ну уж, нет, я этого так не оставлю!

Он вышел в коридор и стал надевать туфли.

– Коля! – крикнула из комнаты жена. – Не ходи к ней! Не смей!

Минут через десять он уже стоял на лестничной площадке пятиэтажного здания на улице Дорофеева и звонил в дверь одной из квартир. Вышел Валентин, муж Галины Сорокиной, довольно крепкий мужичок, подвизавшийся строителем-шабашником в одной из диких бригад.

– Привет, – сказал он тягучим баском, протягивая Караулову свою медвежью лапищу. Рукопожатие у него было крепким, лицо – со следами системных возлияний: припухшее, с красноватыми прожилками и специфическим кирпичным румянцем на щеках. Карие глаза под взлохмаченным, как у школьника, чубчиком смотрели благожелательно

– Здорово, бродяга, – улыбнулся ему Караулов. – Галя дома? Мне надо сказать ей несколько ласковых слов.

– Дома, – сказал Валентин своим протяжным медвежьим басом. – Заходи.

Он посторонился, впуская его в прихожую и, повернув голову, крикнул шутливым голосом в комнату:

– Галина! К тебе тут ухажер заявился!

Когда они оказались на крохотной кухне, Валентин предложил:

– Кофе будешь?

– Нет, спасибо.

– А как ты смотришь на то, чтобы накатить по соточке?

– В другой раз.

Появилась Галина – уже начавшая полнеть смуглянка в длинном цветастом халате – какая-то вся взъерошенная, словно курица, за которой гонялся петух… Он поздоровался с ней и без долгих предисловий произнёс:

– Послушай, Галя, а что это ты там наплела моей Кате?

Она приложила ладонь к сердцу и с удивлением округлила глаза:

– Я? Твоей Кате? О чём ты?

Казалось, ее изумлению не будет предела.

– Кончай ломать комедию, – сказал он. – Ты заявилась к ней и сказала, что видела, как я отплясывал с какой-то рыжей шалавой в ночном кабаке.

Она села на краешек стула и сокрушенно качнула головой.

– Вот, Зоя Космодемьянская, а!? Сдала, сдала подругу! Со всеми потрохами! Я ж ей, как своей самой наилучшей подруге, по секрету сказала, а она…

– И что же ты ей там наболтала? – строго осведомился Валентин. – Признавайся, давай.

– Да ничего такого, – заюлила кума и сдвинула плечами с видом невинного ангелочка. – Просто решила предостеречь ее, чтобы она была начеку. Ведь всякое в жизни случается, не так ли? – и посмотрела на мужа – как кипятком обдала: – И уж кому, кому, как не тебе это знать… кобелина проклятая!

– Это к делу не относится, – строго сказал Валентин и нахмурился. – Ты ближе к теме давай.

Галина приложила ладонь к сердцу – похоже, этот жест у нее был отработан до звона – вздохнула, широко округлила глаза и начала ходить кругами:

– Коля, ты ж только не подумай ничего худого! Ты ж знаешь, как я к тебе отношусь и как я тебя уважаю! Но Катя – моя самая близкая подруга. И что же мне оставалось делать, когда я увидела, как у неё над головой сгущаются тучи? Ну, ты сам понимаешь, как это бывает, не так ли, и не мне тебе об этом говорить…

– О чём это ты?

Она пошевелила пальцами:

– Коля, ну посмотри на себя в зеркало. Ведь ты же парень не промах, не так ли? Все при тебе. Да если бы я не была замужем за этим обормотом – скажу честно – я б сама на тебя глаз положила.

– Я те положу! – протянул Валентин. – Я те так положу, что вообще без глаз останешься.

– И что мне оставалось делать, Коля? – жалобно тянула Галина, не обращая внимания на слова мужа. – Подумай сам. Я ж с самыми благими намерениями… только чтобы обезопасить подругу… Ведь знаешь, как говорят? «Предупреждена – значить вооружена».

– Ладно, Галя, кончай городить огороды, – прервал ее Николай. – Ты, конкретно ты, видела, как я выплясывал с этой женщиной в ночном кабаке?

Она недоуменно захлопала глазами, замотала головой, и ее ладонь привычным жестом возлегла на сердце.

– Я?.. Нет! Чего не было – того не было. Врать не стану!

– Так откуда же у тебя тогда взялась эта информация?

– Так апостол Вася сказал.

– Это тот, у которого жена фригидная? – уточнил Валентин.

– А тебе-то что до того?

– Значит, тот, – уверенно пробасил Сорокин.

– А он откуда взял эту байку? – спросил Караулов. – И с чего это он вдруг стал обсуждать с тобой мои дела? У него что, других тем не было?

– А я почем знаю? – Галина сдвинула плечами. – Так, к разговору пришлось… Ты ж знаешь, какое это трепло… Говорит, что якобы люди видели, как ты зажигал в кабаке с какой-то шикарной блондинкой – да так, что всем чертям жарко было. А кто это ему наплел – я и понятию не имею.

Пожалуй, в этом доме ему делать было больше нечего. Он распрощался с кумовьями и вышел во двор. Начинало уже смеркаться. Караулов посмотрел на часы. Если он отправится сейчас к этому пустомеле, то, возможно, застанет его дома. Хотя это – не факт.

Дома пустомели не оказалось.

Он потоптался немного у его калитки, за которой виднелась узкая, как бойница, хата с дощатой голубятней на крыше, и пошёл назад, сторону Корабельной площади, решив зайти к нему завтра с утра пораньше. Он уже почти дошел до круга, когда увидел, как навстречу ему топает Вася Кифа собственной персоной. Не надо было быть особым провидцем, чтобы увидеть даже и в вечернем полумраке, скупо освещаемом желтыми глазками уличных фонарей, что Вася был подшофе.

Узрев Караулова, он расплылся в блаженной улыбке (ибо хороший собеседник – это было как раз то, чего ему сейчас так остро не доставало) и развел руки (не для объятий ли и поцелуев?) Не доходя до Караулова двух шагов, он отвел правую руку назад, далеко за спину, и уже оттуда, с широкого и длинного размаха, ударил своей ладонью ему в ладонь.

Длани мужчин сцепились, как два краба. Вася долго тряс руку Караулова и радостно смеялся. (Еще бы! Такая удача! Свежий слушатель!) Он был до того счастлив, что даже слезы умиления проступили на его жгучих, глубоко посаженных очах. Другой рукой Апостол похлопывал Караулова по плечу, слегка при этом пошатываясь.

– Привет, старина! – восклицал он в преизбытке дружественных чувств. – Сто лет тебя не видел! И каким это ветром тебя занесло в наши края?

– К тебе приходил, – сказал Караулов, высвобождая руку из его цепкой ладони. – А тебя дома не оказалось.

– Так я же дома почти и не бываю! – радостно сообщил Вася и, таинственно поманив к себе Караулова пальцем, заявил с веселым смешком: – Я же свою лярву выгнал из дому к едрене-фене! И теперь казакую! Ха-ха!

Он замигал блестящими глазами, растягивая рот в длинной улыбке и, приставив кончики пальцев к впалой груди, продолжал:

– Только это – строго, между нами, старина. Говорю тебе, как мужик мужику. Она же у меня – ни рыба, ни мясо. Понимаешь? Лежит под тобой, как покойница в морге – разве что еще свечку в руках не держит. И – ноль эмоций. А у меня ж, старина, гормоны играют, как черти! Ты ведь понимать это должен. Так я нашел себе одну молодицу… Огонь баба!

О том, что у него жена фригидная, Апостол звонил на всех углах. Разве что еще объявления на столбах не расклеивал. Теперь он снова уселся на своего любимого конька. Ему и в голову не приходило поинтересоваться у Караулова, зачем он к нему пришел. Но вот эта тема иссякла, и он перешел к следующей.

– А дружбана своего, Хемингуэя, ты давно видел? Он же у меня, сволочь такая, подругу отбил!

– Как раз сегодня и видел.

– И как он там?

– Нормально.

– А ты что, по делам к нему заходил, или так?

– Компьютер его оживлял.

– Ну и как? Оживил?

– Ага.

– Ну да, ты же программист! Конечно! А я ж в этих делал – ни бум-бум, – радостно хихикая, сообщил Кифа, – ни в зуб ногой! Это ж какую надо голову иметь, чтобы в таких делах шарить, а!

Вася воздел руки – где-то на ширину ящика для укладки овощей.

– Большую, – согласился с ним Караулов. – Как у медведя.

– А как там программисты сейчас, хорошо заколачивают? – спросил Вася и впился в Караулова жгучими любопытными глазами.

– По-всякому бывает… Кто как…

– А ты что, учился этому где-то?

– Да.

– Где?

– На курсах кройки и шиться.

Он черпал из него информацию полными ведрами, словно агент ЦРУ. Лицо у него было цвета старой, давно не чищенной меди, ибо он был человек системный, то есть пьющий систематически.

– А куму свою ты давно видел?

– А вот по этому поводу, Вася, я к тебе как раз и пришёл. Что это ты там ей напел недавно, будто бы видел, как я отплясывал с какой-то блондинкой в ночном кабаке?

– Кто, я? – Кифа пристал пальцы к груди и удивленно уставился на Караулова.

– Ты, Вася. Ты.

– А! Да! – Апостол хлопнул себя ладонью по лбу. – Да, да… Припоминаю… Было дело…

Он потер пальцами лоб.

– Ну?

– А что тут такого военного, Колёк, – сказал Кифа, пожимая плечами, – я что-то не догоню? Ну, встретились мы с твоей кумой сегодня возле рынка, потолковали о том, о сем. Словом, по слову, хреном по столу, разговор зашел о тебе. Ну, я ей и говорю: а Колек-то, кум твой, оказывается, – орёл! Так зажигал недавно в кабаке с какой белобрысой кралей, что всем чертям жарко стало.

– И к чему ты это ей ляпнул?

– Да так, к слову, пришлось. Надо же было о чём-то говорить.

– Понятно… Значит, ты видел, как я танцевал с некой дамой в ночном кабаке? Так?

– Нет. – Кифа помахал пальцем у своего носа. Лицо у него стало очень строгим. – Чего не видел – того не видел, брехать не стану. Но, ты же сам знаешь, Колёк, слухами земля полнится.

– И откуда у тебя эта информация?

– Так Эрнест же, дружбан твой, мне об этом и рассказал.

– Точно? Ты ничего не путаешь?

– Во! Зуб даю! – Для подтверждения своих слов, Кифа ударил себя кулаком в грудь. – Мамой клянусь! Ты же знаешь меня, Колёк. И я тебя сто лет знаю. Мы оба знаем друг друга тысячу лет. Скажи мне, я брехал когда-нибудь?

Караулов решил подыграть ему для пользы дела:

– Нет.

– Я честность люблю, – заявил Кифа. – Понимаешь, Колёк, честность! И сам же за нее и страдаю… Да если бы не моя честность и мое благородство…

– Слушай, Вася, давай ближе к теме.

– Так я ж тебе и толкую. Встретились мы как-то с Эрнестом на Суворовской. В общем, словом по слову, хреном по столу, я у него и пытаю: «А как там дружбан твой, Колёк, поживает? Что-то давненько я его видел?» А он мне в ответ: «Да ничего, живет помаленьку». Я ему ставлю вопрос шире: «А как там у него в семье дела обстоят? Все путем? С женой ещё не развелся?» «Да, нет, отвечает, живут нормально». А потом и говорит мне: слыхал я, мол, что он недавно так выплясывал с какой-то белокурой дамой в кабаке, что все там на ушах стояли!»

Этой ночью Караулов вынужден был спать на диванчике, ибо жена опустила железный занавес у их супружеского ложа – шла холодная война. А утром он уже сидел в одной из комнат трехэтажного дома у своего приятеля Эрнеста Бессонова по прозвищу Хемингуэй, пил кофе и говорил:

– … и сия ниточка привела меня к тебе. Апостол клянется, что он узнал всё это от тебя и затем передал по эстафете моей куме. Та подхватила эту лабуду и принесла моей жене, и она устроила мне обструкцию. Сейчас у нас такие отношения, как у СССР и Америки в период Карибского кризиса. И разрядки пока не предвидится. Так что удружил ты мне, старина, нечего сказать… удружил… по полной программе…

– Погоди, погоди, дай-ка вспомнить…

Эрнест нахмурился.

Бородка у него и впрямь была, как у писателя Хемингуэя. Да и имя соответствовало. Впрочем, книг он не писал – занимался куда более прозаическим делом – недвижимостью. Тоже, своего рода, художество. Если судить по трехэтажному особняку, который он вымахал, трудясь на этой ниве, брокеры – если они с головой, конечно, – заколачивали не меньше программистов.

Эрнест поднял палец вверх:

– Слушай!

Караулов впился в приятеля внимательным взглядом.

– А помнишь, как где-то с месяц тому назад мы встретились с тобой у ЦУМа? Я ещё тогда со своей племянницей, Соней был, и познакомил её с тобою?

– Ну, и?

– Так вот, когда мы разошлись, она и говорит мне: «А я твоего друга уже раньше видела». И рассказала мне, как ты вытанцовывал с какой-то блондинкой в каком-то кафе. А потом я встретил этого Штирлица на Суворова, и он давай из меня, как клещами, вытягивать информацию о тебе. И тут у меня в голове как будто что-то щелкнуло. И я, сам не знаю зачем, – так, без всякой задней мысли, просто для поддержания разговора, и говорю ему: А Колёк-то у нас, оказывается – ого-го! Казанова! Недавно так выплясывал в кабаке с одной блондинкой – Влад Яма отдыхает!

– Значит, первоисточник этой инсайдерской информации – твоя племянница Соня? – подытожил Караулов. – Давай, звони ей!

Итак, дело о таинственной блондинке близилось к завершению. Караулов сгорал от нетерпения и любопытства: еще немного, и эта головоломка будет разрешена.

Часов в десять с копейками друзья сидели в кафе «Кот на крыше». В это время оно пустовало, и они расположились за одним из двух небольших столиков, стоящих супротив окон за бежевой перегородкой, отделяющей эту тихую гавань от основного зала. Плыла легкая музыка – что-то восточное, со щебетанием птичек и журчанием ручейка, как в кабинете у психолога, проводящего сеанс релаксации. На подоконниках, в глиняных горшках, зеленели пышные деревца и рядом с ними, словно сторожа, сидели на задних лапах долговязые керамические коты – так, что их острые длинные уши почти достигали золотистых гардин. Еще один кот занял позицию на полу, между окон. Эта святая троица – а ведь коты являлись божествами у многих народов – создавала ауру домашнего уюта и покоя.

Вскоре явилась Соня, подошла к их столику и подняла ладонь с очаровательной улыбкой:

– Чао!

Девушка опустилась на свободный стул возле Эрнеста, мило дунула себе под бровь на выбившийся локон и спросила:

– В чем дело, дядя Эрнест? Ты зачем меня позвал?

От неё пахло тонкими духами. Голос был приятный, наружность – тоже. Одета Соня была не то, чтобы хиппово, но с явной тенденцией не выделятся из модной струи: серебристые, плотно облегающие джинсы с прорехами и золотистый топик с парой изумрудных глаз на упругой груди. Губки пухлые, умело подведенные, на румяных щечках играют милые ямочки. В общем, не девочка, а загляденье. Эрнест сказал ему по дороге, что ей семнадцать лет. Он заказал своей племяннице кофе и, когда заказ был принесен, приступил к делу:

– Послушай, Соня, ты помнишь, что когда-то я тебя знакомил с Николаем Васильевичем? – он шевельнул большим отогнутым пальцем в сторону Караулова. – А ты сказала мне потом, что видела, как он танцевал с какой-то блондинкой в кафе?

– Ну? – она округлила невинные глазки. – И что с того?

– А где это было, ты не припомнишь?

– В Райском уголке.

– А это точно? Ты ничего не попутала?

– Вот еще, – Соня обиженно надула губки. – Что же я, по-твоему, совсем уже дурочка?

Эрнест приподнял ладонь и, миролюбиво покачивая ею в воздухе, сказал:

– Никто этого и не говорит. Но, может быть, ты просто обозналась?

– А сам-то ты веришь в это? – возразила Соня с иронической улыбкой и посмотрела на Караулова взглядом женщины, а не подростка. – Такого ни с кем не спутаешь… И, к тому же, он там так зажигал…

– А это точно был я? – все же усомнился Караулов.

– А кто же еще? И, к тому же, я вас сфотографировала на свой смартфон. Если не верите – то посмотрите сами.

Она извлекла из сумочки смартфон, поколдовала над ним и протянула его дяде. Эрнест взял телефон, бросил взгляд на экран и губы его растянулись в благодушной улыбке. Затем передал мобильник Николаю. Караулов посмотрел на дисплей, и все его сомнения развеялись, как дым: на экране был запечатлен он. И причем, именно в райском уголке, и именно с очаровательной блондинкой…

Финальная часть этой истории такова.

Ясный воскресный день сентября. Катя стоит с утюгом у стола в светлой комнате и гладит колготки дочери. Появляется Николай. Он держит в руке синюю папку.

Весь вид Екатерины Карауловой свидетельствует о том, что она начеку, ее так просто не проведешь, и ее душевное состояние можно охарактеризовать словами из песни: «Тучи над городом встали, в воздухе пахнет грозой».

Караулов приближается к жене и говорит:

– А я все-таки напал на след этой таинственной блондинки! И у меня даже есть ее фотографии. Хочешь посмотреть?

– Нет, – сухо отвечает жена.

– А ты все-таки глянь… – с этими словами Николай отдвигает в сторону колготки дочери, достает из папки фотографии и раскладывает их на столе. – Возможно, они ещё пригодятся нам для семейного фотоальбома.

Екатерина Караулова бросает взгляд на фотографии.

– Так это же я! – удивленно восклицает она. 

Николай сосредоточенно хмурит брови, якобы силясь что-то припомнить.

– А ну-ка, напомни мне, Катя, какими ты там эпитетами характеризовала эту блондинку? Я что-то уже подзабыл…

– Где ты их взял?!

– А помнишь, моя радость, как два месяца тому назад ты уговорила меня пойти в «Райский уголок» на именины кумы? Я отбрыкивался тогда, как только мог, но ты же меня уломала. И я пошел с тобой, потому что знал: если я этого не сделаю, ты будешь мне помнить это до конца моей жизни. Ну так вот, там была одна девушка, по имени Соня. И эта Соня, волею небес, оказалась племянницей Эрнеста. Она-то и сфоткала нас на мобильный. А сегодня мы с Эрнестом встретились с Соней, я закачал эти фотки на свой телефон, а потом распечатал их в одной шарашке. А теперь слушай дальше, моя прелесть. Однажды я встретил Эрнеста в городе с этой девочкой, и он познакомил меня с ней. А когда мы расстались, она заявила ему, что видела, как лихо я отплясывал в одном кафе с некой шикарной блондинкой. А затем звезды сошлись так, что этот чертов Хемингуэй повстречал на Суворова Васю Апостола. И Хем – просто так, без всякой задней мысли, как он мне объяснял, а просто для поддержания разговора, выдал ему на-гора эту информацию. И вот вчера Вася Апостол увидел твою куму и поделился с ней этой новостью – потому что, как он сказал, слухами земля полнится, и ему надо было с ней о чём-то говорить. Кума немедля подхватила эстафетную палочку и на всех парах помчалась к тебе, чтобы предостеречь: мол, предупреждена – значит вооружена!

Ему не хотелось добивать жену, и все-таки он не удержался:

– Вот оно и выходит, что куда ни кинь – всюду клин. Не пойди я тогда с тобой в «Райский уголок» – тут бы мне и краны. Пошел – и опять попал на минное поле. В общем – по-любому виноват.

Он оставил ее любоваться фотографиями, а сам пошел на кухню.

Николай хлебал из тарелки вчерашний борщ, когда раздались ее тихие шаги, однако он головы не поднял. Она приблизилась к нему, уселась рядышком на стул и виновато заглянула ему в лицо. Потом робко положила ему на плечо ладошку – пришла мириться.

От Николай Довгай

Довгай Николай Иванович, автор этого сайта. Живу в Херсоне. Член Межрегионального Союза Писателей Украины.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *