Если вам скажут, что Константин Киселёв – пьяница, не верьте этому.
Нет, он, конечно может выпить, как и все нормальные люди. И вчера тоже выпил. Но – не без повода. Ибо ситуация возникла такая, что он просто не мог не выпить, даже если бы и захотел. Да и как бы он стал выглядеть, если бы начал отнекиваться? Ведь из дальних странствий возвратился его лучший кореш, с которым он не виделся тысячу лет. А занесло его аж в приамурские дали – куда Макар телят не гонял. Вот он и привез из этой сказочной страны едва ли не ведро красной икры!
Так они под эту икорку, калякая о том, о сем, две бутылки столичной и приговорили – и даже глазом не мигнули. (И это – не учитывая самогона!) Спать он лег где-то часа в четыре, если не позже, а в семь был уже на ногах, как штык. Нельзя сказать, что встал он свежий, как весенний огурчик. Но – во вполне сносном состоянии.
А в девять уже был на объекте!
Надо сказать, что во рту у него было, словно в помойке. И сушило так… Короче, кому доводилось приговорить накануне полкило водяры – тот поймет это лирическое состояние души. А ботаникам все равно не объяснишь.
Так вот, сейчас мы подходим к главному.
Напарник его еще не явился, и он решил съесть квашеный помидорчик, ибо, повторяем, в груди его полыхало так, словно туда сбросили водородную бомбу. Он развернул сидор, достал пол-литровую баночку с помидорами и (что вполне естественно) решил сначала выпить немного рассола, а уже потом загрызть его помидором.
Теперь следите внимательно за тем, что произошло далее!
Итак, он вынул из баночки помидор, дабы ему было удобнее пить рассол из горлышка банки, и положил его на подмости. Но, поскольку подмости были захламлены всяким хламом, помидор этот лег как-то неудачно, скатился с доски, упал на пол и оказался возле щели у стенки.
Щель же эта – шириною в доску. Вчера он с напарником как раз и оторвал эту доску, чтобы определить, в каком состоянии находятся полы. И выяснили они, что состояние их – как у бабушки, видевшей еще Владимира Ильича Ленина. Лаги, впрочем, были довольно толстые, но они лежали на сырой земле, и превратились в труху.
Строители показали это печальное зрелище хозяйке, та повздыхала, поохала немного над незабвенными полами и согласилась с тем, что их пора менять.
Это, как уже было сказано только что, происходило вчера. А сегодня с утречка они и намеревались приступить к этой работе.
Так вот, Константин Киселёв, с пол-литровой баночкой у груди, нагнулся над помидором, чтобы поднять его с пола – и в это самое время из щели вылезла рука. Он хорошо рассмотрел эту руку: это была белесая мужская пятерня с редкими рыжеватыми волосиками. Она взяла помидор и скрылась с ним в подполье.
Константин Киселёв мигнул – два раза. И разогнулся. Помидора не было. Руки тоже.
Сколько времени он простоял в неподвижности, словно Зоя из Самары, прижимая к груди баночку квашеных помидоров – этого мы вам сказать не можем. Ведь время – это субстанция, еще пока не изученная учеными. Говорят, будто бы оно может растягиваться, как меха гармошки, а может сжиматься в точку. Но доказательств этому пока нет.
Так вот, какое-то время Константин Киселёв пребывал как бы в некоей прострации. Потом пришел в себя, поставил банку на подмости, взял доску, закрыл ею щель и, для надежности, прибил ее в нескольких местах к лагам. Затем положил сидор в рюкзачок и направился к выходу из этого дома. У двери ему повстречалась хозяйка и поинтересовалась, куда он идет. Он соврал ей, что идет за своей любимой стамеской и сейчас вернется назад. А минут через пятнадцать он уже сидел в пивнушке и, макая в кружку с пивом свои казацкие усы, размышлял о странном пара нормальном явлении, произошедшем с ним в этом нехорошем доме.