Чт. Апр 25th, 2024
Жизнь моя, иль ты приснилась мне? 
Сергей Есенин

1

Дом № 17 по улице Солнечной похож на раскрытую книгу, в корешке которой находится серая металлическая дверь. 

Около трех часов пополудни из этой двери вышел пожилой человек в очках с тонкой золотистой оправой – Иван Иванович Елагин собственной персоной.

Фигура у него была поджарая, а лицо как у пустынника на древних фресках, проводящего жизнь в посте и молитвенных бдениях – с подковообразным подбородком и высоким лбом мыслителя, увенчанным пространной плешью.

Был солнечный день бабьего лета, и он вышел из своей кельи на седьмом этаже в белой сорочке с короткими рукавами, сандалиях и широких старомодных брюках, подтянутых кожаным ремешком. В руке у него была потертая дерматиновая сумка.

На лавочке у подъезда сидели две «кумушки» – Ольга Викторовна Караваева и Антонина Гавриловна Гопак. Елагин поздоровался с ними и потопал своей дорогой. Ольга Викторовна посмотрела ему вслед и, качнув сухонькой головой, вздохнула:

– О-хо-хо… Совсем мужик подался.

– Да, – протянула Антонина Гавриловна. – Просто смотреть на него жалко. Такой бравый был, а после смерти жены…

Елагин не расслышал этих слов, но он угадал, что женщины судачат о нем. Минут через десять он был уже в Гранде.

В небольшом зале расхаживал охранник в униформе с округлым брюшком и бдительным оком следил за тем, чтобы покупатели не сперли чего-нибудь с лотков. Иван Иванович взял порожнюю тележку и двинулся к стеллажам с продуктами. Он неспешно передвигался вдоль полок, наполняя тележку провизией. Затем проследовал к кассе, рассчитался за покупки, переложил их в потертую сумку, вышел из магазина, обогнул ограждения перед тротуаром и поднялся по сбегающей вниз улице к пешеходному переходу.

В небе плыли пушистые облака, светило ясное ласковое солнышко, и листья на деревьях горели золотом и багрянцем. Машины лились сплошным потоком – одни с холма, а другие им навстречу, отравляя воздух выхлопными газами. Выбрав момент, Иван Иванович пересек улицу тяжелой походкой, дошел до бордюра, и тут сердце его защемило, а на глаза навернулись слезы.

Для того чтобы ступить на тротуар с правого края зебры, ногу следовало поднять довольно высоко, но к корабельной площади бордюр шел под уклон, и тут его высота уменьшалась. По этой причине его жена, когда она еще могла ходить, всегда тянула его влево. А он, по укоренившейся привычке, забирал в правую сторону – потому что так идти было короче, и она, молча, влекла его за собой, ибо уже утратила дар речи. И тогда он следовал за ней, и поднимался на тротуар, и она протягивала ему свои худые дряблые руки, и он вытягивал ее наверх. А потом вел к стоящей неподалеку скамеечке, чтобы она могла отдышаться и передохнуть перед тем, как они продолжат свой путь.

И всё это так живо припомнилось ему сейчас…

Вот и та скамеечка на железном каркасе с прогнившими рейками, на которой они сиживали когда-то – а сейчас её уже нет…  

Он проходил мимо автозаправки, погруженный в свои невеселые думы, когда возле него притормозила золотистая Хонда. Распахнулась дверца, и из машины выглянула его кума, Вика.

– Привет, – сказала она ему и улыбнулась.

Несмотря на то, что ей уже скоро должно было стукнуть пятьдесят лет, она еще сохраняла женскую привлекательность. Похоже, недавняя смерть мужа так и не выбила её из седла.

– Привет, – сказал он.

– Из магазина?

– Ну.

– Подвезти?

– Не стоит. Погодка стоит отличная, пройдусь пешком.

Они поговорили о том, о сем, и она поехала на заправку. Он не знал ещё, что видит её в последний раз, и что жить ей осталось не более двенадцати часов.

2

Виктория Сасс проживала в переулке Клубничном, за высоким кирпичным забором, от ворот которого, по новехонькой коричневой плитке, шел подъезд к гаражу в глубине двора. На фасаде одноэтажного дома под каштановой черепицей торчал глазок камеры наружного наблюдения, а на воротах красовалась табличка, извещавшая о том, что объект находится под охраной.

После работы Виктория обычно просматривала видеозапись с камеры наблюдения: не терлись ли в её отсутствие возле дома какие-нибудь подозрительные типы? Ибо типов, готовых позариться на чужое, в последнее время расплодилось немало.

Вечером, накануне трагедии, ей позвонила старушка-мать, Валентина Федоровна Колбасова, справилась у дочери, как идут её дела и пообещала прийти завтра часам к десяти – присмотреть за домом в ее отсутствие. Утром, в начале восьмого, набрала её номер – чтобы еще разок напомнить дочери, что придет непременно. Но, если положить руку на сердце, ей просто хотелось услышать ее голос.   

Однако Вика трубку не подняла.

Что же случилось? Возможно, она еще спала?

Но Валентина Федоровна прекрасно знала утренний распорядок дочери: подъем в семь часов, затем утренние процедуры, зарядка, легкий завтрак, почистила перышки – и в половине девятого уже за рулем своего авто.

Колбасова выждала минут десять и позвонила снова. Ответа не последовало. Возможно, Вика находилась в ванной? Или вышла во двор? Но когда и её третий звонок оказался безрезультатным – мать ощутила беспокойство.

Ведь выйти из дома дочь не могла: на работу ей к девяти часам, рано было еще. Возможно, что-то с телефоном? Она перезвонила ей на сотовый телефон, однако услышала лишь длинные гудки.

Минут десять или пятнадцать Колбасова пыталась дозвониться до дочери, и на сердце её становилось всё тяжелей: что-то случилось!

Она попыталась отогнать от себя дурные предчувствия: мол, всё это её глупые выдумки. Мало ли по какой причине Вика не берёт трубку?  Но материнское сердце настойчиво било тревогу.

Она оделась и, не позавтракав даже, вышла из дому. Ноги сами принесли её в тихий переулок, где проживала Вика. Вот и её дом.

Сейчас, сейчас она войдёт в него, и увидит свою девочку. И она представила себе, как Вика выйдет ей навстречу, и как улыбнется ей, удивленная её ранним приходом, и как станет отчитывать её за нелепые материнские фантазии…

Валентина Федоровна вставила ключ в замок калитки, однако же, к её удивлению, калитка оказалось не запертой. Она ступила во двор. Собака не выбежала ей навстречу, она отметила это, но не придала значения. Дверь в дом была распахнута настежь.

Почему?

Недоумевая, она поднялась на крылечко и вошла в дом.

Внутри царил беспорядок. Ей бросилось в глаза, что плазменного телевизора на тумбочке нет, ящики серванта выдвинуты, в них явно кто-то рылся, со стеклянных полок исчез хрусталь. На полу валялась пустая бутылка из-под коньяка.

Она заглянула в другие комнаты. Вики не было и там, и повсюду царил ужасный беспорядок.

Что же случилось с дочерью?

Она вышла во двор и подошла к гаражу: гаражные ворота оказались запертыми. Затем зашла за боковую стену гаража, где был разбит цветник на небольшом клочке земли и… увидела ее.

Дочь лежала в луже крови, на цементированной дорожке между цветником и гаражом. На ней был стеганый светло-малиновый халат, одна тапочка держалась на ноге, другая валялись поодаль. На лбу запеклась кровь, а на груди и животе расплылись багровые пятна от колотых ран.

Как она не рухнула в обморок, и что пережила в эти мгновения – одному Богу известно…

В восемь часов двадцать семь минут в дежурной части милиции раздался звонок, и женский голос сообщил, что убита её дочь. Звонившая женщина сообщила адрес, назвала свою фамилию. Прибыла оперативная группа. Осмотрела тело. На цветочной клумбе был найден окровавленный кухонный нож. Немного поодаль валялась швабра, и на её перекладине было обнаружено пятно крови. Пока криминалисты снимали отпечатки пальцев в доме и на возможных орудиях убийства, а также фотографировали мертвое тело и проводили иные следственные мероприятия, приехала следователь: Ильина Ольга Романовна. Это была женщина бальзаковского возраста, с очень хорошей фигурой, одетая в темно-зеленый брючный костюм. У нее было открытое приятное лицо, и от нее исходил тонкий запах парфюма и волнующих женственных флюидов. Встретишь такую женщину на улице – и никогда не подумаешь, что она может работать в милиции.

Ольга Романовна ознакомилась с оперативной обстановкой. Уже прибывший к этому времени врач сообщил ей, что смерть наступила в результате проникающих колотых ран в промежутке от двенадцати часов ночи и до половины второго (точнее он скажет позднее). Выслушав его, Ильина предложила Валентине Федоровне войти в дом, и они уединились на кухне.

Мать убитой женщины сидела за овальным стеклянным столом. Голова у нее плавала, как в тумане и, казалось, она не понимала даже, где находится и что происходит вокруг. Ольга Романовна мягко опустила ладонь на её руку и сочувственно сказала:

    – Я понимаю, у Вас горе. Но мы должны найти тех, кто это сделал. Вы можете отвечать на мои вопросы?

Колбасова сглотнула слюну и кивнула.

– Хорошо. Тогда скажите, каким образом вы обнаружили тело дочери?

– Утром я позвонила ей, – было видно, что слова женщине даются с трудом. –  Но она не отвечала на мои звонки, и я заволновалась.

– И пришли узнать, в чем дело?

– Да.

– У Вас были причины для беспокойства? Ей кто-нибудь угрожал?

– Нет.

– Возможно, её что-то тревожило?

– Нет.

– Вы уверенны в этом?

– Да. Вика никогда ничего от меня не скрывала. Она всегда рассказывала мне обо всем!

При этих словах Колбасова не удержалась и зарыдала. Она уронила голову на руки, скрестив их на столе. Худенькие плечи ее вздрагивали, и редкие седые волосики шевелились за её головой.

Ильина терпеливо ожидала, пока она выплачется. Она не в первый раз видела человеческое горе, но привыкнуть к нему так и не могла.

Ольга Романовна опустила руку на её судорожно вздрагивающие плечи и сказала:

– Успокойтесь, Валентина Федоровна.

Колбасова подняла голову, утерла ладошкой глаза.

– Да, да. Простите…

– Мы можем продолжать?

Колбасова кивнула.

– Итак, вы открыли калитку. Она была заперта?

– Нет, – промолвила старушка. – Я хотела открыть её ключом, но она оказалась уже открытой.

– А дверь в дом?

– Распахнута настежь.

– Были ключи от калитки и дома у кого-нибудь, кроме вас и дочери?

– Нет. Только у меня, и у Вики.

– Припомните. Возможно, вы, или же ваша дочь, давали их кому-нибудь?

– Ну, да… Викочка давала их одной женщине.

– Зачем?

– Ну, понимаете, – пояснила Колбасова, – мой зять перенес два инсульта и лежал, как колода. И за ним требовался постоянный уход. А Викуся бросать работу не хотела, ей надо было как-то дотянуть до пенсии. Вы понимаете? Ведь сейчас работу потерять легко, а найти новую – не так-то просто. Особенно в ее возрасте.

– И эта женщина присматривала за её мужем?

– Да. Но неделю назад Толик умер, Вика похоронила его, а ключи забрала назад. С тех пор я ежедневно приходила к ней, чтоб поддержать её и присмотреть за домом.

– А фамилию этой женщины вы знаете?

– Да. Это Соскина.

– Где она живет?

– Улица Солнечная, 17. На седьмом этаже. Номер квартиры я не помню, но там её все знают.

– Кем работала ваша дочь?

– Главным бухгалтером.

– Где?

– В морском порту.

Ольга Романовна прикрыла веки, стараясь не выдать охватившего её волнения. Теперь дело открывалась перед ней в совсем ином свете. От коллег из управления по борьбе с экономическими преступлениями и коррупцией она знала, что в морском порту проворачиваются махинации на очень крупные суммы. Ребята из УБЭП давно удили рыбу в этом мутном пруду и кое-каких судаков уже держали на крючке. Однако подсекать их было не велено: бандиты, жулики и генералы – все переплелись в одном клубке.

Не связано ли убийство Виктории Сасс с аферами в морском порту? Ведь все платежные документы шли через главбуха. Возможно, она знала нечто такое, что представляло для кого-то опасность? И её решили убрать? А дело обставить так, как будто бы это – банальное ограбление?

Но если это так… если это игры портовой мафии – а, скорее всего, так оно и было – то, какие ходы ей, Ольге Романовне Ильиной, теперь следует предпринять? Тут главное – не ошибиться. Раскрыв это преступление, она окажется на коне. Да только от него веяло чертовски сильным жаром. Смертельным жаром… Как бы не обжечься. Один неверный шаг, и…

– А эта Соскина, о которой вы говорили… – мягко произнесла Ильина. – Наверное, Ваша дочь хорошо знала её, если доверяла ей ключи?

– А! Галка Пьяные Трусы! – по лицу Колбасовой скользнула брезгливая гримаса, и она пренебрежительно махнула сухонькой ладошкой. – Это та ещё сука, прости Господи. Клейма на ней ставить негде. Сколько раз я говорила: Викочка, доченька, послушай меня, дуру старую! Гони ты из дому эту тварь подзаборную. Смотри, подведет она тебя под монастырь. Так это всё Толька, зять мой, настаивал: мол, она моя родственница! Пусть ухаживает за мной!

– А она родственница вашего зятя?

– Какая там родственница! – Старушка плеснула рукой. – Седьмая вода на киселе. Бывшая полюбовница она его, шлюха из шлюх – вот какая она родственница! – Колбасова взглянула на Ильину так, как будто бы собиралась открыть ей великую тайну: – Смотрите! – она подняла палец. – У зятя был дядька. Этот дядька ушел из своей семьи и женился на Шурке Соскиной. А у этой Шурки была дочь Галка, нагулянная ею, невесть от кого. Вот какая она родичка.

– А кем работал зять?

– Да никем. На шее у Вики сидел, Альфонс.

– А раньше?

– Фотографировал на свадьбах. И уж больно падок был до всяких молоденьких курочек. А Галка в то время начинающей шлюхой была. Вот он и начал фотографировать ее голой, во всяких позах. А потом продавал снимки разным типам из-под полы. Я как-то нашла в комоде несколько таких фотографий… Это ж такой срам, такой срам, прости Господи! – Валентина Федоровна перекрестилась. – Век прожила – а такой мерзости не видывала.

– И больше к вам в дом никто не приходил?

– Ну, еще Элеонора заскакивала иной раз вместе с этой сукой, чтобы помочь ей прибраться.

– А это кто?

– Дочка ее. Тоже профура конченная, как и её мамаша.

Ольга Романовна потерла пальцем лоб.

– Скажите, Валентина Федоровна, а дети у вашей дочери есть?

– Нет. Не дал Бог ей деточек.

– А другие родственники, кроме вас?

– Никакого. Одна она у меня была.

Ильина нахмурилась:

– Ладно, давайте посмотрим, какие вещи пропали.

Они поднялись из-за стола. Валентина Федоровна ходила по дому, перечисляла пропавшее имущество, а Ильина записывала в блокнот: «Хрустальная посуда, столовое серебро, плазменный телевизор, ноутбук, ковер, дубленка…»

– А из ювелирных украшений ничего не взято?

– Золотые сережки. Виточка никогда не снимала их с себя.

– Опишите, как они выглядели.

– Ну, такие висюльки, с изумрудными камешками. Очень красивые. А под ними идет ажурный бриллиантовый полумесяц. Я подарила их ей на свадьбу.

– А другие ценности, деньги – все на месте?

– Все ценное Вика хранила в сейфе. А в серванте у нее лежали только небольшие суммы на текущие расходы, но теперь там ничего нет.

– А где сейф?

Он был сокрыт за репродукцией с картины Айвазовского, изображавшей сцену морской баталии.

– Вы знаете шифр кода?

– Нет.

– Ничего, – сказала Ильина, – наши специалисты разберутся…

Она попросила одного из криминалистов принести нож, найденный в цветнике.

– Узнаете этот нож?

Колбасова посмотрела на окровавленный нож с широким длинным лезвием и деревянной ручкой. Он был упакован в целлофановый пакет.

– Да, – выдавила она из себя. – Это нож Вики. Она работала им на кухне.

Ильина дала знак, и вещдок унесли.

Дело казалось крайне запутанным. Если это были грабители – то почему они действовали так глупо: убили хозяйку, даже не попытавшись выяснить у неё, где хранятся деньги? И почему убийство произошло в глубине двора, за гаражом? Что побудило хозяйку выйти ночью на дорожку у цветочной клумбы, прихватив с собой кухонный нож? Вопросы, вопросы…

– Собака во дворе есть?

– Да. Барсик. Но он куда-то исчез. Я как вошла во двор, так и ждала, что он навстречу мне кинется. Но его не было.

– Вас это не удивило?

– Я не подумала об этом. Решила, что он, наверное, где-то на улице загулял.

Возможно, как раз лай Барсика и привлек внимание Виктории Сасс? И она, вооружившись кухонным ножом, вышла во двор и столкнулась там с неизвестными?

Но если это люди из портовой мафии – а Ильина склонялась именно к этой версии – то зачем было наносить женщине столько ножевых ран, каждая из которых была смертельна? При этом и на дверцах серванта, и на бутылке из-под коньяка «Наполеон», которая валялась на полу, и в других местах были оставлены многочисленные отпечатки пальцев. Преступники не стерли их даже с орудий убийств – кухонного ножа и швабры. Всё это выглядело так нелепо, как будто тут орудовали какие-то зеленые сосунки.

Она зацепилась было за эту мысль, но тут же отогнала ее: нет, нет, это маловероятно. Скорее всего, тут – разборки олигархов. Кому-то надо было вывести из игры главбуха, её деньги – это для них пустяки. А весь этот хаос – просто прикрытие, ширма. Надо копать в морском порту!

Тем временем, оперативники обошли соседей, но их опрос оказался пустой тратой времени – никто ничего не видел и не слышал. Ольга Романовна изъяла видеозапись из камеры наблюдения и, покончив с формальностями, уехала в контору.

Она поручила двум сотрудникам прочесать ломбарды и комиссионки – не всплывут ли где-нибудь сережки убитой?

Конечно, она не рассчитывала на успех. Для тех, кто убил Викторию Сасс, было бы сущим безумием продавать сережки, снятые с еще не остывшего трупа. Но – чем черт не шутит?

Записи видеонаблюдения тоже результата не принесли. Их попросту не оказалось. Случайность?

К одиннадцати часам ее вызвали на летучку к начальнику. К этому времени ей уже стало известно, что преступников было трое – их отпечатков не было разве что на потолке. Но в картотеке эти пальчики не значились.

Снова тупик.

Её ребятам удалось открыть сейф. В нём оказались документы на дом, паспорт убитой, свидетельство о смерти мужа. Отдельно лежали 22 тысячи долларов, 4 тысяч евро и 9 тысяч гривен. Бижутерия, лежавшая в позолоченной шкатулочке отдельно, скорее всего, не имела большой цены. Так что и здесь зацепок не было. 

Ильина доложилась начальнику по этому делу. Он спросил, что она намерена предпринять, и она ответила, что, прежде всего, хотела бы пошевелить палкой в морском порту – возможно, там всплывёт что-то интересное. Затем повстречаться с Соскиной и прояснить ситуацию с ключами.

Начальник линию её расследования одобрил, но предупредил:

– Только смотри там, поаккуратнее шевели. А то ведь можно и без палки, и без головы остаться.

Она возвратилась в свой кабинет.

Последние слова шеф произнес как будто в шутку – но в них чувствовалось предостережение: не разевай варежку, гляди, куда ступаешь!

И все-таки, Ольга Романовна решила начать с порта.

Она уже собралась выходить из кабинета, когда зазвонил её мобильный телефон. На связи был Паша, один из двух сотрудников, посланных ею на поиски сережек убитой.

– Есть! – услышала она его взволнованный голос. – Записывайте, Ольга Романовна! Негода Геннадий Яковлевич, 2000 года рождения от рождества Христова, проживает по переулку Овражному, дом №23. Час назад, или около того, принес в ломбард по улице Кутузова сережки. Золотые висюльки. Очень красивые изумруды. Под ними – филигранные полумесяцы. Все сходится, это они.

Неужели удача? И все оказалось так просто? Ей даже не верилось в такой легкий успех.

Она села за компьютер и подключилась к базе данных тех, кто уже попадал им на заметку. Ввела в строку поиска фамилию Негода, и выпало сразу четыре человека. Все они прописаны по адресу: Овражная, №23.

Негода Яков Кузьмич, 1964 года рождения, профессиональный вор-карманник, имеет три судимости, в настоящее время отбывает наказание в лагерях общего режима. Фотография не очень хорошего качества: тощий тип с темным костлявым лицом, лоб узкий, короткие щетинистые волосы, мертвящие угольки глаз…

Негода Ирина Игнатьевна, 1972 года рождения, его законная супруга. Одна судимость. Пырнула ножом собутыльника в пьяной драке. Три года условно – принимая во внимание тот смягчающий её деяние факт, что на момент поножовщины она являлась матерью двух малолетних детей. Ее фотография была немного лучше: огненно-рыжая баба с круглым лицом, усеянным крапинками.  Взгляд тяжелый, угрюмый. Расплывшиеся бедра. Талии, в обычном понимании этого слова, нет.

Отпрыски этой четы.

Негода Геннадий Яковлевич, принесший в ломбард золотые сережки. Имел несколько приводов в милицию за хулиганство и кражу металлолома. Состоит на учете в детской комнате милиции. Достиг совершеннолетия три недели назад, и теперь уже может отвечать за свои деяния по полной программе. Фигура – как и у отца: тощая, поджарая. От матери унаследовал рыжие волосы и веснушки на туго обтянутом кожей костлявом лице. Взгляд хищный, недобрый – молодой волчонок!

Потап Негода, 14 лет. Несмотря на столь юный возраст, уже сподобился сомнительной чести попасть в их картотеку: шарил в чужих дворах и огородах, орудовал на чердаках, воровал телефонные кабели. Одним словом, приобретал навыки, проходил курс молодого бойца. Внешне почти не отличим от брата. 

Через три четверти часа к переулку Овражному подкатил милицейский уазик, и из него вышла оперативная группа – машину оставили за углом, дабы не спугнуть «клиентов». Однако, как выяснилась вскоре, проехать к дому Негоды на автомобиле они все равно бы не смогли: метров через пятьдесят переулок начинал круто сбегать с холма узкой извилистой тропой. С обеих сторон возвышались гнилые покосившиеся заборы, над головами нависали ветви акаций и абрикос, а с левой руки петляла вонючая канава, прорытая помоями и дождевой водой. Идти по этой козьей стежке можно было лишь гуськом, подобно футболистам, выходящим на поле.

Нечетные дома шли по левой стороне переулка, но таблички с номерами вывешивать тут принято не было. И все-таки, оперативники сумели вычислить нужный им дом.

Это была старая покосившаяся мазанка – из тех, что воспевал в своих творениях Тарас Григорьевич Шевченко. Хатка сидела в яме, край её с течением времени обсыпался, и забор, соответственно этому, переносился все дальше на тропу, пока не вылез на её середину. Сооружен он был из разносортных кусков шифера, и это вносило свежую струю в угрюмый пейзаж. С противоположной стороны стояла облезлая хибара с заколоченными окнами, так что в этом месте следовало протискиваться бочком. За шиферным забором теснина обрывалась, и с правой руки взору открывался лысый бугорок, на котором был разбросан всяческий хлам, и росла чахлая травка – когда-то на этом месте стоял дом. А как раз против бугра, между забором из шифера и следующей хатой, словно в бильярдной лузе или же мышиной норе, схоронилась покосившаяся калитка, как бы раненная в левый бок. Из-за забора доносилась брань, уснащенная самой отборной матерщиной. И именно это обстоятельство и убедило сыщиков в том, что они вышли на искомый объект.

Бойцы проверили оружие. Осторожно просочились во двор через кособокую калитку и увидели перед собой открытую настежь дверь в убогую хату. Однако пьяные голоса доносились из сарайчика в глубине двора. Старший команды дал знак – и двое оперативников устремились в открытую дверь, а остальные двинулись к сараю.

Там пировало трое подростков. Они и глазом и не успели мигнуть, как оказались лежащими на полу лицами вниз. Все трое были пьяны в дымину. Двое из них – рыжеволосые братья Негоды, тут и к бабке ходить не надо. Третий – белобрысый шкет какой-то. Ему бы соску еще сосать, а не водку пить…

На следующий день Ольга Романовна докладывала на летучке по делу об убийстве Виктории Сасс.

– Снятые с ушей убитой золотые сережки были сданы в ломбард Негодой Геннадием Яковлевичем, 2000 года рождения, проживающим по адресу переулок Овражный, дом № 23. По указанному адресу обнаружены вещи с квартиры убитой: плазменный телевизор, ноутбук, посуда из хрусталя, женская дубленка и прочее. Отпечатки пальцев на ноже принадлежат Геннадию Негоде, а на швабре – его четырнадцатилетнему брату Потапу. Задержан и третий член банды, такой себе Пушин Тарас Григорьевич, о тринадцати с половиной лет от роду. Его отпечатки пальцев присутствуют на бутылке из-под коньяка «Наполеон», дверцах комода, а также рассеяны по всему дому – как и братьев Негоды. На момент задержания троица находилась в состоянии сильного алкогольного опьянения. На допросах они показали, что проникли во двор Виктории Сасс с целью хищения металлолома. Залаявшую на них собачку огрели камнем и выгнали со двора. На шум вышла хозяйка с ножом в руке и стала на них кричать. Они забежали за гараж, и она последовала за ними. Тогда четырнадцатилетний Потап, в целях самозащиты, как он пояснил, схватил швабру, которая стояла у стены гаража, и ударил ею по голове хозяйку дома. А его старший брат вырвал у женщины кухонный нож и нанес ей пять смертельных ран – тоже, по его словам, в целях самозащиты. После этого троица вошла в дом, распила бутылку коньяка «Наполеон», найденную ими в серванте, забрала плазму, ноутбук, дубленку и скрылась с места преступления. Ночью, в сарайчике у Негоды, пили самогон, отмечая успех своего предприятия. Под утро вспомнили о золотых сережках. Вернулись назад и сняли их с ушей убитой. Заодно прихватили ковер и ещё кое-какие вещички. Золотые сережки Геннадий Негода снес в ломбард, купил водки, сигарет, закуску, после чего троица продолжила банкет. До суда малолетки выпущены на подписку о невыезде, а Геннадий Негода взят под стражу.

Начальник отдела, тихонько постукивая пальцами по столу, задумчиво произнёс:

– Так, говоришь… портовая мафия к этому делу непричастна?

– Никак нет, Владимир Сергеевич. Теперь остается только прояснить эпизод с ключами от дома Виктории Сасс. Наши эксперты установили, что это – дубликат. И сделан он с тех ключей, которые, во время болезни её мужа, находились у Соскиной. Как они попали в руки к этим отморозкам – пока неясно.

– А они что пояснили?

– Двое молчат. А старший Негода, утверждает, что случайно нашёл их у калитки убитой. 

– Врет?

– Конечно. Этот тип якшался с дочерью Соскиной, а также водил дружбу с её сыном. К тому же Элен, так зовут эту девицу, бывала с матерью в доме убитой, и вполне могла быть наводчицей.

Начальник почесал затылок и изрёк:

– Хорошо. Работай.

Криминальная обстановка в их районе была отнюдь не радужной.

На днях были амнистированы толпы уголовников, дабы под эту сурдинку выпустить из тюрьмы бабу-ягу с оранжевой косой, и теперь они терроризировали население. На руках у гопников гуляло множество неучтенного огнестрельного оружия, а лучшие кадры были либо изгнаны из рядов милиции после фашистского путча кастрюлеголовых, либо уволились сами, глядя на весь этот кавардак. Герои майдана совсем охренели от безнаказанности.  Его самого, того и гляди, обольют зеленкой и бросят в мусорный бак…

Владимир Сергеевич поднял палец и дал последнее ценное указание:

– Но не затягивай. Нам некогда топтаться на месте. Сегодня утром трое в масках ограбили гражданку Елизарову. И, представь себе – в том же переулке, что и Викторию Сасс. Возьмешь это дело себе. Тем более, что и местность тебе уже знакома.

3

Об убийстве Виктории Сасс Елагин узнал на следующий день. Он проходил мимо скамейки, на которой сидели две кумушки: Караваева и Гопак.

– Иван Иванович, – окликнула его Гопак, – а ты слыхал, что Вику убили?

– Какую Вику?

– Да куму же твою!

Он с утра ходил в приват банк, где получал пенсию, потом делал некоторые покупки, и поэтому сия весть еще не долетела до него.

– Да, ну! – удивился Елагин. – Я же её только вчера видел.

– А сегодня ночью её убили.

– И кто же?

– Генка Негода со своим братком. И еще один шкет какой-то. А ключи они взяли у Соскиных.

– Точно?

– А то! Ведь Галка ухаживала за мужем Вики, и ключи у неё были. А Элеонора путалась с Генкой, и он её обрюхатил… Значит, она их ему и дала.

Логика у Караваевой была железной.

– К ним и милиция уже заявилась, – со злорадным торжеством присовокупила Антонина Гавриловна Гопак. – Сейчас за жабры возьмут!

В течении пяти минут, Елагин получил от этих Пинкертонов в юбках самые наивернейшие сведения:

  1. Убийцы пытались изнасиловать Викторию, но она их узнала, и они прикончили её, заметая следы.
  2. Из сейфа убитой было похищено сто тысяч американских долларов, шестьдесят тысяч евро, два килограмма золота в слитках, полкило ювелирных изделий и множество ценных бумаг, включая акции Газпрома. И это, кроме плазменного телевизора, ноутбука и всего прочего.
  3. В доле с преступниками находились Соскины. Они-то и передали ключи от дома бандитам, а те сделали с них дубликаты.

Выслушав эти новости, Елагин вошёл в подъезд и лифтом поднялся на свой этаж. Пинкертоны не соврали: у двери Соскиных действительно топтались представители правоохранительных органов.  

– Вы не знаете, Соскина дома? – спросила у Ивана Ивановича статная дама в строгом, бутылочного цвета костюме.

– Понятия не имею, – ответил Иван Иванович. ­­– Я только что пришел, как видите.

Он вынул из кармана ключ и начал вставлять его в замочную скважину. Дама приблизилась к нему, и он почувствовал её благоухание: от нее исходил нежный запах духов и дурманящих женских флюидов. Она спросила его тоном, располагающим к полной и безусловной откровенности:

– А как бы вы могли охарактеризовать вашу соседку?

Он сдвинул плечами.

– Никак.

– А все-таки? – она улыбнулась ему – мягко и доверительно, как это делала его покойная бабушка, угощая конфеткой.

– Видите ли, – сказал Елагин, – мы живем с ней на одной площадке, но тесных отношений не поддерживаем. Так что ничем помочь вам, увы, не могу.

Она отошла от него, нахмурив брови. Милиционерам надоело звонить, и они принялись барабанить в дверь:

– Откройте, милиция!

На пороге появилась Соскина – в мятом халате и с растрепанными волосами. Елагин открыл дверь и вошел в свою квартиру.

Он сбросил с себя пропотевшую одежду и принял душ. Потом надел майку и шорты – день был теплый, и он не стал одевать сорочку. Выпил чашечку кофе со сливками – эта была уже вторая за сегодняшний день, и подумал о том, что с этой пагубной привычкой пора кончать – решительно и беспощадно. Затем вышел на балкон.

Во дворе ребятня гоняла мяч, и он стал наблюдать за их игрою.

Он и сам любил играть в футбол, и иной раз, проходя мимо мальчишек, его так и подмывало тряхнуть стариной и показать этим недорослям, как следует финтить и наносить прицельные удары. Но он тут же одергивал себя, вспоминая о своем почтенном возрасте.  

Мысли его вернулись к Соскиной.

Как бы он мог её охарактеризовать? Он заявил этой милицейской даме, что никак – но это было неправдой. Уж кому-кому, как не ему, было знать своих милых соседей!

Покойный муж Соскиной работал телевизионным мастером – пока не спился окончательно и его не выперли с работы. Жену он колотил нещадно, как врага народа – и кулаками, и ногами, вообще всем, чем только подвернётся под руку – но на ней всё заживало, как на собаке. При этом он крыл ее таким матом, что мухи дохли от конфуза.

Жизнь в их квартире оживлялась под вечер – как в лучших домах Лондона и Парижа. Галина Соскина, как правило, к этому времени уже напивалась в вдребезги, а её дочь, если бывала дома, врубала магнитофон на всю катушку и из него гремела дикая попса. 

Был ли у них квартире притон?

Во всяком случае, вонь из нее шла специфическая, и какие-то упыри уголовной наружности то и дело шныряли в эту клоаку, воровато озираясь по сторонам. Выходили они оттуда со стеклянными глазами, и двигались очень осторожно – как космонавты в открытом космосе. 

Толян корчил из себя пахана.

Тело его было покрыто татуировками, говорил он, держа пальцы веером и выталкивая слова через нос, как это принято у блатных. Нередко в их квартире вспыхивали пьяные дебоши, и тогда соседи вызывали по телефону милицию.

Однажды Толян даже участвовал в перестрелке – как в самом настоящем гангстерском кинофильме – и был ранен пулей в ногу.

В тот день Елагин вышел на лестничную площадку и увидел кровавый след, ведший в открытую дверь соседа. Он пошел по следу. В прихожей лежал Толян без признаков жизни. На нем были серые мятые штаны и задрипанная рубаха. Одна нога – в сандалии, другая – босая, очень грязная, и чуть выше ступни виднелось пулевое отверстие, и из которого лилась кровь. В соседней комнате орал телевизор.

Елагин склонился над соседом и потряс его за плечо. Тот замычал, не открывая глаз, и стало ясно, что он жив. Елагин заглянул в комнату с орущим телевизором. Галка Пьяные Трусы лежала на топчане уже «готовая» – как и обычно в это время суток. Он попытался разбудить её, но безуспешно. Тогда он выключил телевизор, вернулся в прихожую, перетянул ногу раненому под коленом какой-то тряпицей и вызвал по телефону скорую помощь.

Нельзя сказать, чтобы она приехала слишком уж быстро. А когда все же приехала – врач задумчиво посмотрел на Толяна, важно покачал головой и сказал, брезгливо морща нос:

– Так он же пьяный.

– И что же из этого вытекает? – поинтересовался Елагин.

– Пусть проспится. А как протрезвеет – приходит в поликлинику.

– А если он истечет кровью?

– Ну, до утра, я думаю, доживет.

– Как Ваша фамилия?

– Зачем?

– На всякий случай. Если он умрет от потери крови – вы ответите за это, – пояснил Елагин. – Хотя у вас все вызовы фиксируются, не так ли? Так что узнать вашу фамилию не составит особого труда.

– И что же вы, прикажете тащить мне его на горбу? – возразил врач.  – Носилки в лифт не войдут.

– Я могу помочь вам, – сказал Елагин. – А если боитесь руки замарать – позовите шофера.

На второй день, к вечеру, Иван Иванович зашел к Соскиным справиться о здоровье Толяна. Тот сидел на табурете с перебинтованной ногой и пил пиво. Вид у него был – как у мумии, восставшей из погребальных пелен. Время от времени Толян как-то странно передергивал костлявыми плечами и смахивал с тощего тела нечто, видимое лишь ему одному. По его темному выпуклому лбу струился пот, и мутные глаза невидящие смотрели в одну точку.

– Ну, как нога, казак? – спросил его Елагин намеренно бодрым тоном. 

– Нормально, – хрипло булькнул раненый боец. – Через два дня буду танцевать!

– А кого это ты всё время смахиваешь?

– Пауков, – сказал Толян. – Достали уже. 

– А больше тебя ничто не тревожит?

– Да рожи всякие мерещатся, – пожаловался Толян и как-то по-детски улыбнулся. – К себе зовут.

– Куда?

Он ткнул пальцем в пол:

– Туда, куда ж еще.

Через полгода он пал в неравной битве с пауками и Зеленым Змием. Эстафету «славных дел» подхватила Галка Пьяные Трусы.

Выучку она прошла отменную.

За это время у неё развился туберкулез, и лицо почернело, как перепаханное поле. Мутные типы какие-то продолжали нырять в эту клоаку. Иные сожительствовали с ней сколько-то времени, потом исчезали, на смену им являлись другие, и это приводило Елагина в величайшее изумление.

Ведь Галка Пьяные Трусы была явно леди Гамильтон! И как же можно было клюнуть на такую? А вот, поди ж ты, находились-таки добры молодцы на земле Русской! 

Младшая Соскина, Элеонора, достигла половой зрелости и, как поется в одной популярной песенке, залетела. От кого именно – покрыто мраком неизвестности, как пишут во французских романах.

Родилась девочка. И до того она была хороша, так похожа на одного рыжего парнишку, что ей даже было жаль отдавать её в колокольчик. Но суровые будни жизни побудили её пойти на этот шаг.

Ведь жили-то они на гроши: с того, что мамка перепродавала на рынке, да получала по инвалидности. А на эти копейки особо не зашикуешь. И без того пилила ее день и ночь: тунеядка, проститутка, коза драная, когда работать пойдешь?

Юрка Соскин катился по наклонной дорожке. И компашка у него подобралась приблатнённая: известный всем фрукт Тарас Негода и его брательник, Потап. Оба были длинные, тощие, рыжеволосые и конопатые, отличались чрезвычайной тупостью, держались нагло, и ясно читалось на их рыжих лбах, что в скором времени их ждут тюремные университеты.

К семнадцати годам берда у Элеоноры округлились, груди налились, как спелые груши, и у неё начали появляться дорогие наряды, а держаться она стала как-то слишком уж вызывающе. 

Занималась ли она проституцией?

Скорее всего… Ведь на те деньги, что получала её мать, торгуя на базаре помидорами, так не упакуешься…

Взгляд Елагина опустился во двор, и он заметил, как по асфальтированной дорожке топает один из тех типов, что ходили в дружках у Галины Соскиной.

Этого гуся он запомнил хорошо – так колоритна была его фигура – длинная и вялая, как у глисты. Да, к тому же еще, однажды Елагину пришлось однажды с ним стакнуться.

В тот вечер из квартиры Соскиной донеслись истошные крики. Конечно, в том не было никакой новости, но на этот раз Соскина орала так, словно её режут на куски.

Елагин вышел на лестничную площадку и вошёл в незапертую (как и обычно в часы вакханалий) дверь соседки.

Обнажённая дама стояла на четвереньках, уткнувшись носом в грязный кафельный пол кухни. На костлявой корме у неё красовался синяк. В кильватере Соскиной стоял ее новый плейбой: длинный, блеклый и худой, с голым рябым черепом, смахивающим на яйцо индейки. Хилый торс его был обнажен, и яйцевидная голова блаженно и безумно плавала на тонкой шее. Еще не видя Елагина, он поднял палец и, повелительно ткнув им в пол, прохрипел:

– На колени, я сказал, сука!

Он начал расстегивать ширинку.

Иван Иванович приблизился к Казанове и негромко, но очень задушевно спросил:

– Ты что творишь, гад?

Увидев новое действующее лицо, мачо сник и часто замигал очами. Елагин поднял руки и возложил их на его цыплячье горло. Шея оказалась мягкой и податливой. Этот тип стоял перед ним – вялый, как слизняк, – вытянув руки по швам и не делая никаких попыток к сопротивлению. Елагин усилил давление пальцев на его кадыке и увидел, как глаза у мачо начинают вылезать из орбит. Пожалуй, так можно и задушить… Он разжал пальцы.

– Ты чо, в тюрягу захотел? – спросил Елагин. – Так я могу устроить. Сейчас звякну в милицию. Они приеду и оформят. Лет так на десять. Ну, так как, звонить?

– Звони, звони, Иван Иванович! – долетел до него пьяный голос Соскиной.

Она предприняла попытку встать на ноги. Хотя и с трудом, ей это удалось.

– А я напишу заявление, что он хотел меня изнасиловать!  

– Слыхал, что дама говорит? – спросил Елагин. – Заявление она накатает. Свидетель у нее есть. Следы побоев на её попке тоже присутствуют, не так ли? Что еще надо? И загремишь ты, сизый голубь, по полной программе.

– Давай, давай, Иван Иванович! Звони! – подзуживала Соскина. И, уже обращаясь к своему кавалеру, сварливо присовокупила: – Петух ты долбанный! Пи…

Из её рта изверглись потоки грязной матерщины.

– А теперь слушай, что я скажу, – сказал Елагин. – Сейчас ты уйдешь отсюда, и больше никогда здесь не появишься. И если я тебя увижу тут еще хоть раз – заказывай себе гроб с кисточкой. Ты понял?

Казанова кивнул.

– Не слышу!

– Понял, – пролепетал незадачливый Дон Жуан.

– Громче. Повторяй: «я понял!»

– Я понял!

– Так. А теперь – пошёл вон.

Елагин ухватил мачо за ухо и потянул за собой. На лестничной площадке он отпустил его, зашел ему за спину и дал хорошего пинка под зад коленом.

Конечно, некрасиво это получилось. Не по-христиански как-то. Однако же другого разговора эти типы не понимают.

Но через несколько дней этот гусь опять засветился у Соскиной, и она вела себя с ним так, как будто они справляли медовый месяц. Иван Иванович решил больше не вмешиваться в их амурные дела – милые бранятся, только тешатся.

Продолжение 2

От Николай Довгай

Довгай Николай Иванович, автор этого сайта. Живу в Херсоне. Член Межрегионального Союза Писателей Украины.

5 комментариев для “На закате дней”
  1. Дорогой друг Николай Довгай, я читаю вашу историю. Как всегда, вы очень хорошо написали. Поздравляю вас и желаю успехов.

    1. Спасибо за добрый отклик, abdullah. Ваше мнение для меня очень дорого. Присылайте свои произведения на http://putnik.org/ Можете слать на мой электронный адрес, как и раньше, либо отправить прямо на сайт, там в правой колонке, мы сделали ссылку: «Создать материал».

  2. Коля, ты здорово почистил свою повесть, она стала лучше. Но есть у меня кое-какие вопросы и пожелания. Во-первых немного мрачноватую картину ты рисуешь. Если не получается по другому, то можно сдобрить твое повествование черным английским юмором, он никогда не выходит из моды. Далее, по поводу телевизора — если он действительно причина болезни жены, то нужно обосновать это. Телик, как источник новостей, или легких сериалов пока еще нужен. Я , например, из новостей услышал про один из признаков близкого конца света. И это не те признаки конца мира, о которых ты пишешь, ссылаясь на Иоанна Богослова. Ведь о конце мира думали еще в первом веке н.э. , а мир до сих пор вертится… Мне не нравится, сексуальные картины от мадам Соскиной, я думаю, что от них можно отказаться и повесть бы выиграла… Хотелось бы еше побольше психологизма, тогда повесть стала бы многоплановой и многоуровневой и читалась бы интересней…

    1. Мне тоже хотелось бы: в смысле «побольше психологизма». Но, как говорится, чем богаты, тем и рады… Насчет сексуальных картин от мадам Соскиной ты, возможно, и прав, а возможно, и нет. Поскольку я сам — живой свидетель этой картины и описал её довольно точно, а из песни слова не выкинешь — моя Соскина именно такова. Но, в любом случае, большое спасибо за то, что ещё раз перечитал мою повесть и дал мне на неё свои замечания.

  3. Впрочем, насчет сексуальных наклонностей мадам Соскиной следует будет поразмыслить еще. Возможно, в дальнейшем я действительно вычеркну то место, где её застают с Казановой, дабы не шокировать читателя.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *