Чт. Мар 28th, 2024
Звезда

1

В субботу вечером супруги Свечкины ссорились.

Вениамин Свечкин – мужчина положительный, непьющий, некурящий, одаренный несомненным музыкальным талантом – метался по комнате, как барс, пугая своим свирепым видом трехлетнего сына и кричал жене, что она – змея, мегера, что это из-за нее он так ничего и не достиг в жизни, и что, если бы не она – он был бы счастливейшим из людей.

Екатерина Свечкина в долгу не оставалась и отвечала мужу, что он прекрасно видел, на ком женился и, коль она ему не пара – пускай пойдет, поищет себе партию получше. Да только вряд ли, не без сарказма присовокупляла жена, на всем белом свете найдется еще одна такая же безропотная страдалица, как она.

Взбешённый этой дерзкой эскападой, Вениамин подлетел к жене, оглашая родные пенаты протяжным рыком и с ненавистью потряс кулаками у ее лица. Сиреною завыл ребенок. Нимало не смутившись, Екатерина Свечкина окатила мужа холодным презрительным взглядом. Точно наткнувшись на невидимую стену, Свечкин кинулся прочь от супруги, в горячке схватил стул и шмякнул им об пол с таким остервенением, что тот разломался. Вопль, который издал Свечкин, круша мебель, был поистине ужасен. Не довольствуясь битьем стульев, он подлетел к стене и с гневно забарабанил по ней кулаками. Жена, ради которой и разыгрывался весь этот спектакль, посоветовала ему постучать по стенке головой. Эта идея понравилась Вениамину. С леденящим душу воплем, он подбежал к шифоньеру и врезался в него лбом, после чего еще и вырвал, в дополнение к этому, из своей рыжей шевелюры небольшой клок волос.

– За что, боже, за что? – зарыдал он, царапая ногтями грудь.

С трясущимся от злобы лицом, он вновь повернулся к шифоньеру, и попытался открыть дверцу, но заело замок. Свечкин уперся коленом в кривую дверцу и стал раздраженно крутить туда-сюда ключ в разболтанном гнезде. Потом развернулся кругом и запальчиво поднял ногу, намереваясь лягнуть строптивую дверцу. И тут она сама, словно по мановению волшебной палочки, со скрипом отворилась.

Свечкин выполнил безукоризненный разворот вокруг своей оси.

Он выдрал из шкафа вешалку с гроздью рубах и, едва не кусая их от злости, швырнул на кровать. Полуприсев, резко спустил до колен спортивные брюки, демонстрируя своему семейству трусы в белый горошек и… заскакал, завертелся злым бесом на одной ноге, остервенело, дрыгая другой, в тщетной попытке стянуть с нее невесть как закрутившуюся штанину.

Каким образом удалось Вениамину удержаться в вертикальном положении и не свалиться на пол, запутавшись в собственных штанах – это остается для нас загадкой.

Кружась волчком, он сорвал-таки с себя брюки, скомкал их и запустил ими в дальний угол комнаты. Рванул на груди рубаху – да так, что пуговки посыпались на пол. От плеча, как голубя мира, метнул ее к потолку.

Проиграть эту сценку еще раз с таким же накалом страстей, и с такой же экспрессией он, конечно, уже бы не смог – даже и за очень большие деньги.

И вот Вениамин Свечкин стоит в трусах и своей выходной малиновой рубахе, пытаясь застегнуть пуговки непослушными пальцами. Подбородок его – гордо выпячен, волосы вздыблены, в мрачно сощуренных глазах пляшут злобные огоньки.

Его жена подобна изваянию. На ней – измятый аляповатый халат и зубы её стиснуты, как у боксера на ринге. Ни один мускул не дрогнет на её жёстком эмансипированном лице.

И совершенно неважно уже для родителей, что рядом горько плачет малыш в мокрых колготках. Обе стороны слишком увлечены своей ссорой. Оба противника слеплены из теста одной закваски; глупо надеяться, что кто-то из них одержит победу, и вместе с тем совершенно ясно, что они будут вести бой до «победного конца».

Но вот пуговки на рубахе многострадального мужа уже застегнуты. Вот он напяливает на себя и брюки!

Ни минуты! Нет, ни минуты более не намерен он оставаться в ЭТОМ доме! Уж лучше камень на шею – и… в реку!

Просунув голову в узкий ворот толстого шерстяного свитера, Вениамин выскакивает в чуланчик.

На вешалке, вперемежку с разнообразной одеждой, висят какие-то дурацкие пакеты, сумки, авоськи и даже, невесть как попавшие сюда, носки. На полу – россыпь обуви всевозможных калибров, так что, споткнувшись о какой-нибудь идиотский женский сапог, немудрено и шею свернуть.

Пробившись сквозь толщу тряпья к своему пальто, Вениамин срывает его с крючка с такой поспешностью, словно в доме полыхает пожар. Он набрасывает на шею теплый шарф и нахлобучивает на голову шляпу, предоставляя жене возможность оставаться в другой комнате, со вздернутым кверху носом, сколько ей будет угодно, и в тоже время, надеясь, в глубине своего сердца, что она все-таки кинется вслед за ним и станет удерживать его у порога родного дома. Этого, однако, не происходит. Что ж, отлично! Этим она ещё раз доказала, что ни капельки не любит его!

Задыхаясь под толстым ворохом теплых одежд, Вениамин Свечкин гневно расшвыривает всякие там женские сапожки и прочую дребедень, желчно браня жену за то, что его теплых, на толстой платформе, ботинок, как водится, нигде нету.

Но вот ботинки нашлись!

Вот они уже на ногах у нашего многострадального героя!

С пылающими от гнева щеками, обиженный на весь белый свет, Свечкин выскакивает из дома, как пробка из-под шампанского. Прощальным аккордом хлопает дверь.

2

Тетя Маня в это время как раз дышала свежим воздухом у кирпичной арки ворот. Увидев Свечкина, она приветливо закивала ему головой, сложив на животе сухонькие узловатые руки и изобразив на востреньком личике одну из своих медовых улыбочек. Она, конечно, рассчитывала, что и Вениамин, как благовоспитанный молодой человек, ответит ей тем же. Однако же Свечкин, в распахнутом пальто, с болтающимися концами шарфа, пронесся мимо соседки, словно ракета, порождая в ее голове множество всевозможных догадок.

Оказавшись за воротами, молодой человек зашагал по грязному, кривому переулку таким бодрым и уверенным шагом, как будто бы он знал, куда идет.

– Бог ты мой! – со слезами на щеках, мысленно восклицал Свечкин, и его губы вздрагивали от обиды. – За что? До каких пор?

Неужели он и впрямь осужден, всю жизнь, нести этот крест?

О такой ли жизни он мечтал? К тому ли стремился? А ведь какие открывались горизонты! Ах, каких чудесных вершин он мог бы достичь, на каких высоких орбитах мог бы вращаться, если бы только… не женился на этой мегере! «Нет, решено, – горячо думал Свечкин. – Развод! Завтра же подаю на развод!»

Узкий переулок круто уводил вверх и, взбодренный ссорой, Свечкин взлетал по нему, с легкостью горного козла. Наконец, дорога выровнялась, и около углового дома, с бурой выцветшей штукатуркой, он остановился, чтобы перевести дух.

Старый, унылый дом… Здорово, приятель! Бывшая некогда розовой (как щечки младенца) твоя штукатурка осыпалась, и как бы покрылась морщинами. Двери твои покосились, прогнили, рамы сняты, и в оконных проемах болтается целлофановая пленка. Она тоскливо хлопает на ветру, и дом чем-то напоминает Свечкину слепого калеку – такого же несчастного, как и он сам, бедолагу. В этом доме уже не слышно музыки, смеха – тут никто не живет и, по всей видимости, он предназначен на слом.

Погруженный в свои невеселые думы, Вениамин машинально расправил шарф на груди, потом застегнул пуговки на пальто – ведь ссора ссорой (сколько их еще будет!) а ноябрьский воздух довольно-таки свеж, и совсем нетрудно было подхватить простуду.

Вскоре горло несчастного мужа уже было бережно укутано шарфом. Пальто застегнуто на все пуговицы. Толстые подошвы теплых ботинок надежно предохраняли его ноги от осенней слякоти. Итак, можно было смело идти вперед, предаваясь горестным размышлениям о своей злосчастной судьбе.

Свечкин горестно вздохнул… и поднял взор к небесам.

3

В хмуром небе вспыхнула желтая точка. Она начала падать, волоча за собой косматый золотистый шлейф. Прочертив уклонную искрящуюся дугу, звезда с шипеньем скрылось за крышей дома.

Подстрекаемый любопытством, молодой человек обогнул дом. В шагах тридцати от себя он увидел девушку. Она шла по тротуару, освещаемая зыбким светом уличных фонарей. Песочное, с золотистыми блестками, пальто незнакомки украшал кружевной воротник. Длинный серебристый шарф свисал с плеча, покачиваясь в такт её шагам у тонкой талии. На голове девушки была лыжная шапочка. Во всем ее облике – в фигуре, в походке – Свечкину чудилось что-то до боли знакомое. Казалось, он уже видел её в каких-то мальчишеских грёзах, или в каких-то далеких снах.

Если бы минуту назад кто-то сказал нашему герою, что в течение одного лишь мгновенья его душевное состояние может столь радикально измениться – он принял бы это за шутку – столь важной казалась ему его ссора с женой, и столь глубокий, как он полагал, она оставила в нём след. И вот, представьте же себе, все вдруг переменилось!

Чернела, в дрожащем свете уличных фонарей, грязь мостовых, но уже и самая грязь блестела теперь как-то по-особенному. Шумел, в макушках деревьев, сырой ветер – но и в шуме ветра Вениамину чудилась чарующая музыка. Редкие прохожие несли на своих лицах печать великой тайны. На всё, на всё смотрел теперь Свечкин совсем иными глазами.

Между тем девушка шла, нигде не задерживаясь и, по-видимому, преследуя какую-то цель. Она как бы плыла по тихим улочкам нашего городка. Капли моросящего дождя, шум ветра, мокрые жухлые листья в грязи мостовых, дома, деревья – все реалии этого мира уплывали, отступали, как бы растворяясь в ночи, и вскоре перед очарованным взором Свечкина не осталось ничего, кроме силуэта незнакомки.

Долго ли пребывал он в таком состоянии? Кто знает… Но вот снова стали различимы уличные звуки, и контуры внешнего мира начали проступать из расплывчатого пространства. В лицо Свечкину пахнуло сырым ветерком. Он осмотрелся и с удивлением обнаружил, что стоит в каком-то странном месте.

Улица, на которой очутился Вениамин, казалась как бы склеенной из двух частей. На одной стороне возвышалось прекрасное белокаменное сооружение. Окна верхних этажей были освещены, и в них мерцал неяркий пульсирующий свет. Из окон лилась музыка, а за гардинами мелькали чьи-то тени. Широкая мраморная лестница уводила к парадному входу. Неподалёку от темных резных дверей поблескивало бронзовое дерево, и из хрустальных разноцветных шаров, висевших на причудливо изогнутых ветвях, струился мягкий свет, роняя блики на дуб и мрамор. Шагах в пятидесяти от входа блестел бассейн, тут и там воздух с шумом прорезали сверкающие струи фонтанов, и между ними важно плавали лебеди, а вдоль тротуара, в красивых каменных вазах, благоухали цветы.

На противоположной стороне улицы, в сумраке холодного промозглого вечера, чернели витрины магазина «Овощи-фрукты». К нему примыкала ветхая сапожная мастерская. К ней прислонился винный магазинчик, счастливо вынесший все бури крикливых антиалкогольных компаний.

И тут Свечкина осенило!

Раньше точно такие же домики теснились и по другую сторону улицы, но затем они были снесены, а на их месте развернулось строительство.

Рыли котлован экскаваторы, сверкала сварка, щедро лился в опалубки бетон. Затем строительство заглохло, и участок обнесли забором. Со временем – а его прошло немало – забор покосился, а вокруг котлована каждое лето буйно разрастались кусты паслёна и конопли.

Соседство заброшенной стройки с винным магазином оказалось сущей «Меккой» для выпивох близлежащих кварталов. Еще вчера, относя в починку сапоги жены, Вениамин своими собственными глазами видел этих людей, шныряющих в гнилые бреши забора. С места их «паломничества» лилась лихая матерщина, визгливо похохатывали какие-то девицы – и все это было так буднично, так привычно… Жизнь улочки Советской (теперь ему припомнилось и ее название) текла своим чередом.

И вот теперь не было ни чёрного забора, ни пьяных рож, а на месте котлована появился белокаменный дворец!

Уж не сон ли это?

В то время, как он предавался этим мыслям, незнакомка взошла на крыльцо. Она дотронулась узкой ладонью в серебристой перчатке до дверной ручки, и… оглянулась. Ясный, манящий взгляд её чистых глаз обжёг Свечкина. Сердце его сжалось и точно перевернулось в груди. Он глубоко вздохнул и застыл на месте.

Девушка открыла дверь и вошла во дворец…

Не было ни шума ветра, ни капель дождя. Была лишь пустота, и щемящая тоска о чем-то светлом, озарившем его душу нездешним ласковым светом.

Свет уходил – Свечкин ясно осознавал это. И, если он не поспешит…

Вениамин взошёл на крыльцо и замер у двери: «А имеет ли он право войти в эту белокаменную обитель? – подумал он. – Ведь в ней, должно быть, обретаются существа высшего порядка?»

Он нерешительно переступил с ноги на ногу. Он понимал, что теряет драгоценное время и что медлить нельзя…

Так как же поступить?! В груди молодого человека боролись противоречивые чувства. И тут, во второй раз за этот вечер, он поднял взор к небесам.

Небо было ясным, как стеклышко. В горней вышине, гигантской рекою, уходила в пучины вселенной жемчужная россыпь Млечного пути.

Когда Вениамин опустил взгляд, в нем уже созрело решение: да, он войдет в эти белокаменные чертоги! Да, он отыщет свою незнакомку! Он… Э, да чего там загадывать наперёд!

Вениамин потянул на себя бронзовую ручку, в виде львиной головы. Дверь отворилась, и Свечкин попал в залитый мягким розовым светом холл.

Больше всего в этот миг он опасался наткнуться на швейцара. Но никто не преградил ему путь, никто не потребовал пропуск и не спросил: «Вам куда, гражданин?»

И тут из полутемного коридора донеслись легкие, удаляющиеся шаги.

С колотящимся сердцем, Свечкин двинулся по коридору и, когда он окончился, увидел две двери. На одной висела табличка с надписью: «Для тех, кто умён». На другой ничего не было.

Призадумался Свечкин… А, и впрямь, умен ли он?

«Э, да какой там умен! – подумал Свечкин. – Был бы умен – играл бы сейчас в филармонии на рояле!» И, толкнув дверь без надписи, вышел в новый коридор.

Знакомые шаги застучали где-то впереди, отзываясь в его сердце чарующей музыкой. Свечкин поспешил за девушкой, но шаги внезапно оборвались, и вот перед ним – еще две двери. На одной висит табличка: «Для тех, кто смел».

«Э, нет! Не зная броду – не суйся в воду», – рассудил Свечкин и, открыв дверь без надписи, попал в новый коридор.

И снова – легкие удаляющиеся шаги, и две двери в конце коридора. И теперь ему предстоит разрешить новый вопрос: «А добр ли он?»

Ну, то, что не изверг и не садист – это понятно: пока еще никого не зарезал и не удавил. А вот что он сделал в своей жизни доброго?

Ну, на супруге своей женился… Это раз… Хотя, впрочем, это скорее безрассудный поступок, чем не добрый… Ладно, что еще? Ага! Котенка как-то на улице подобрал, такого тощего, облезлого… Молоком его кто поил? Свечкин! А коврик, чтобы ему спать помягче было, кто подстилал? Опять-таки Вениамин Свечкин! А потом этот котик вырос и превратился в толстого котяру!  И, однажды, спёр со стола котлету. Так он его веником, веником!

Впрочем, кот – это не показатель. А вот если бы он, допустим, выиграл он по лотерее сто тысяч? И вызвали бы его в компетентные органы, и сказали бы ему там так. А зачем это вам, гражданин Свечкин, такая прорва деньжищ? Пожертвуйте-ка их на детские садики. Совершите, дескать, акт доброты…

«А, с какой это стати, я должен отдавать свои кровные денежки? – подумалось Вениамину. – Мне, может быть, единственный раз в жизни так пофартило – и тут в карман норовят залезть. Ну, ладно бы еще, эти деньги и впрямь на детишек пошли. А то ж знаю я вас, жуликов!»

И, рассержено толкнув дверь без надписи, вышел в новый коридор.

Прямо лабиринт какой-то, обозлился Свечкин. Понатыкали тут разных таблиц! Смел ли ты? Добр ли? Умен? Да он себе отродясь таких вопросов не задавал! Живет, как все. Как и вся наша великая могучая страна.

В конце коридора он увидел еще две двери. На одной блестела табличка: «для тех, кто красив». Тут он и раздумывать даже не стал – стразу толкнул дверь без надписи. И вышел на улицу.

4

Сеял холодный дождь. Свинцовое небо, казалось, придавило землю. К остановке подрулил заплеванный грязью автобус: как раз его номер! Подняв воротник, Свечкин затрусил к автобусу и, ухватившись за поручни, стал решительно продираться внутрь. Двери со скрежетом сдвинулись, вминая Свечкина в людские тела, кто-то наступил ему на ногу, чей-то локоть задел его за нос и, как ни странно, в этой толчее он почувствовал себя, словно рыба в воде. Вениамин высвободил придавленную чьим-то телом руку, энергично дрыгнул ногой, поправил шляпу, съехавшую на левый глаз, и зычно закричал: «Передняя площадка! Продвигайтесь вперед! У вас же там вальс танцевать можно!»

•••

Ночью между супругами Свечкиными произошло бурное примирение: на скрипучем супружеском ложе, молодые люди были как никогда счастливы и нежны.

А на следующий день, забирая из починки сапоги жены, Вениамин не увидел уже ни прекрасного дворца, ни белоснежных лебедей.

Снова чернел перед ним покосившийся забор, и серые двуногие существа шныряли в его гнилые бреши – неумные, недобрые, несмелые.

От Николай Довгай

Довгай Николай Иванович, автор этого сайта. Живу в Херсоне. Член Межрегионального Союза Писателей Украины.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *