5. Гадание
В ночь на Ивана Купалу Людмила занемогла.
Днем она с подружками водила хороводы у реки, пела песни, резвилась и смеялась, и не было задорнее и веселее девицы на этом древнем празднике Любви.
Как и прочие девушки, она пускала по воде венки из полевых цветов и загадывала: коли прибьет к берегу – значит, быть в этом году ее свадьбе. Скоро встретится ей её суженый, её сокол ясный. Но все венки, пущенные её рукой, уплывали вниз по течению Славутича – и ни один из них так и не пристал к берегу.
А между недостатка в «ясных соколах» у Людмилы не было. Многие, очень многие из самых завидных и родовитых женихов предлагали ей руку и сердце. Ибо не было во всем Киеве девицы милее, ласковей и простодушней, нежели Людмила – дочь грозного воеводы Ярослава Львовича. Да только вот такого молодца, что приглянулся б ей, она пока не повстречала.
Когда стало смеркаться, парни развели костры и стали прыгать через огонь с веселым гиканьем. Ибо, прыгая через костры в эту ясную купальскую ночь, они очищались над его священным пламенем и принимали благодать древнего бога Купалы. Старики говаривали, что в такую ночь отверзаются небесные врата, и боги скрепляют узами горней любви сердца молодых. Вот почему некоторые из парней прыгали вместе с девушками, взявшись за руки – в таком случае считалось, что они обручены самим Купалой и отныне считаются мужем и женой.
Однако Людмиле, как уже было сказано, прыгать через костер в эту ясную купальскую ночь было не с кем. А посему она стояла в сторонке и наблюдала за тем, как это проделывают другие пары. Почти до рассвета гуляла она у реки, распевая песни, играя с подружками в ручейки, радуясь теплой летней ночи, полной неповторимого очарования и светлых девичьих надежд. А под утро пришла в свой терем и решила посмотреться в зеркальце – ведь, по древнему поверью, в эту ночь оно могло показать ей её суженого. И хотя старые люди говорили, что занятие это небезопасное (ибо, занимаясь гаданием, можно привлечь к себе злые силы и потом горько поплатиться за это) но когда же это молодежь слушала старших? Да и разве все эти почтенные бабушки, ратующие за чистоту нравов, в дни своей молодости сами не заглядывали тайком в зеркала, чтобы увидеть в них тайные знаки своей судьбы?
Так или иначе, но Людмила затворила дверь в свою горенку и взяла в руки зеркальце.
Раскрасневшаяся, счастливая, с лучистыми глазами и румянцем во всю щеку, она стала пристально глядеть в него, однако же ничего, кроме своего прекрасного личика, в нём не видела. Она уже хотела отложить зеркало… Но что это? Ее отражение стало расплываться и как бы отступать на задний план, а на его месте возник образ прекрасного юноши. Он сидел на гнедом коне, и на нем были доспехи воина. Едва Людмила увидела этого богатыря, она тут же поняла: это и был тот самый добрый молодец, с которым она без колебаний прыгнула бы через священный костер.
Девушка не отрываясь смотрела на юношу, и его образ, каким-то непостижимым чудом, начал светиться уже не только лишь в зеркале, но и в ее сердце. И вдруг лик ее суженного (а она уже точно знала, что это её суженный!) начал меркнуть и размываться, на него надвинулась чёрная тень, и в ней стал прорисовываться образ какого-то чудовища с яйцевидной бурой головой, красными похотливыми глазами, и змеями на плечах.
Увидев это исчадие ада, Людмила выронила зеркальце и, вскрикнув, упала без чувств.
Старая нянька, добрая Пелагея, нашла свою питомицу лежащей в своей горенке на полу. Рядом валились осколки разбитого зеркальца. Няня ужасно взволновалась и подняла на ноги весь дом. Людмилу привели в сознание, уложили в постель и стали ухаживать за ней, словно за малым ребенком. И, тем не менее, с этой поры бедная девушка стала хворать.
Отныне дочь славного воеводы почти не притрагивалась к еде; она перестала играть с подругами в лапту и мяч – две игры, которые до сей поры так тешили ее. Никто слышал больше ее звонкого смеха, никто не видел улыбки на ее погрустневшем лице.
Прекрасную Людмилу томили дурные предчувствия. Ужасный образ из зеркала преследовал ее, являлся во снах, мерещился при свете белого дня, высасывал её силы из каких-то мистических пучин мрака. Всем своим существом девушка предощущала: надвигается беда!
И добрая матушка, и милая няня, и все ее подружки пытались выведать у Людмилы причину ее грусти. Но свою тайну девушка не открыла никому. Каким-то необычайным образом она знала, что делать этого она не должна. И, видя это, домашние перестали донимать ее расспросами, продолжая окружать девицу вниманием и заботой. Прошло некоторое время, и дело пошло на поправку. Образ злого колдуна стал мало-помалу рассеиваться и отступать туда, откуда он и явился – в бездну мрака.
Так прошло лето и наступила осень. Из похода возвращался с дружиною ее отец – грозный воевода Ярослав Львович. На дальних рубежах, у Воробьиной горы он разбил орды хана Боняка, этого стервятника половецких степей, и еще до прибытия русских полков, в Киев прискакал гонец, неся на острие копья радостную весть о победе. Встречать ратников высыпало все население города – от мала до велика. Повсюду царило радостное оживление. Мальчишки скакали рядом с конниками, держась за их стремена. Девушки выискивали глазами своих женихов и братьев. Женщины вглядывались в проходящих мимо воинов: не промелькнут ли в этом живом потоке суровых ратников лица их мужей и сыновей? Живы ль они? Или сложили свои буйны головы на поле брани? Из толпы бросали под ноги проходящих витязей полевые цветы, славословили героев.
Таким-то вот образом войско приблизилось ко двору великого князя Владимира Святославовича. Людмила с матерью находилась в велико-княжьих хоромах и смотрели в окошко, дабы увидеть: одна – мужа, а другая – отца. И… О, Лада, мать Богов русских, покровительница брака и любви! Среди моря героев Людмила узрела прекрасного юношу на гнедом коне – того самого славного витязя, что отразился в ее зеркальце на купальскую ночь! Сердечко юной красавицы сжалось в комочек, как пойманная птичка. Ее бросило в жар, щечки залило ярким румянцем; она отпрянула от окна. Затем не удержалась и снова прильнула нему…