Глава девятая
Похмелье
Ночь прошла, и мутные лучи холодного рассвета заскользили по унылым топям Чёртовни. Горелик, с пустым лукошком в руке, крался к реке. Клеопатра предупреждала его, чтобы он не делал этого. Но разве он мог устоять?
В его груди пылал адский огонь, его мучила жажда, и башка раскалывалась на части. За глоток воды бывалый бес был готов прыгнуть сейчас и в бездну преисподней – к красным мутантам, на Уровень Зет, к чертям собачьим, куда угодно. Пить, пить! Хотя бы чуточку притушить этот невыносимый пожар, бушевавший в его груди.
О, Боже, и что же это за мир такой, Господи?! Почему, почему он в нём оказался? Белиберда и Клеопатра, черти с вилами, одноглазый и Мокушка, бой с Толяном под оранжевой луной, голые красотки с мохнатыми хвостами, самогонное озеро, по которому он бегал этой ночью со вздыбленными от ужаса волосами – что это? Реальность? Или у него белая горячка?
О, если бы это была всего лишь белая горячка!
Очень, очень хотелось бы верить в то, что он просто допился до чёртиков – вот ему и мерещится всякая чушь. Ведь от белой горячки можно и излечиться, если взяться за дело с умом (а уж кому-кому – а ему-то ума не занимать!) Но что, если это не белочка? Что, если он и впрямь увезён Железным Змием за тридевять земель, за Лысую Гору, к чертям на рога? Тогда его дело – швах! тогда – кранты!
Впрочем, каким-то шестым чувством, Горелик уже знал, что это – точно не белочка, и что он действительно в Чертовне, и что назад ему хода нет! Дорогу сюда он протоптал сам, еще в той, прежней своей жизни. Так что черноголовые демоны высадили его на этой станции не случайно! Отнюдь не случайно! О, нет!
Ведь уже и там, за Лысой Горой, он был связан незримыми нитями и с Клеопатрой, и с Белибердой, и с этим дурьем озером, и с хвостатыми красотками. Он бывал здесь и раньше в тяжёлых оковах сна, после отвратительных оргий и пьяных дебошей, когда его душа странствовала над этими мрачными топями под оранжевой луной.
О, он уже спускался в эти смрадные норы преисподней, где обитал ненасытный Глиста. Он бывал в адских городах, населенных тупоголовыми Титанами; и красные карлики жгли его раскаленными щипцами, пока его тело валялось недвижным где-нибудь на земле, а его эфирное Я блуждало в чёрных омутах пьяных сновидений, и тогда он видел чертей, звавших его к себе из дымящихся провалов ада. Не удивительно, что и Клеопатра, и Белла, и Белиберда сразу же признали в нём своего. И для одноглазого он тоже был своим, братишкой. Вот, вот отчего ему здесь всё так знакомо, вот почему он здесь – в своем родимом краю!
Река виднелась шагах в ста от него, и Горелик, держась ладонью за покалывающий бок, ускорил ход.
Здесь следует пояснить, что когда они вылезали из своей пьяной норы под эти унылые небеса, Клеопатра вручила ему лукошко и сказала, указывая на красную ягоду, произраставшую на болотных кочках:
– Это – цимбель, любимое лакомство Глисты. Хочешь поладить с шефом – нарви ему цимбеля побольше. А нет…
Весельчак Белиберда – опухший, с трясущимися руками, был настолько плох, что даже не отпустил, в пояснение слов Клеопатры, ни одной из своих плоских шуточек. Не лучшим образом выглядела и блистательная Белла. Да и можно ли вообразить себе зрелище, более удручающее, чем похмелье перепивших бесов?
– …Учти, это дело архиважное, можно сказать, даже политическое! – вправляла мозги Горелику Клеопатра. – Так что не подкачай. Вот это – наша территория, – она очертила клюкой пространство, терявшееся серой пелене. – А там, за Чёрной Речкой – Ведьмаки, Лярвин хвост, Бандюги… К реке не ходи!
– Почему?
– По кочану! Там чужие. Поймают – надерут задницу так, что мало не покажется!
– Понял, – сказал Горелик со смирением подчиненного, получающего указания от высокого начальства.
– Сбор – ровно через два часа, у этой норы, – мамка коснулась палкой камня, поправила другой рукой опавшую бутафорскую грудь. – Пойдем к Глисте. Смотри, не опоздай. Глиста этого не любит.
– Понял.
– К завтраку мы должны быть у него.
– Ясно.
– Представлю ему тебя.
– Понятно.
– Итак, наши цели ясны, задачи определены, – провозгласила мамка. – За работу, товарищи!
Получив инструктаж, бесы разбрелись по широким просторам болот собирать для Глисты лакомство. Однако Горелик, несмотря на предостережение Клеопатры, все же направился к реке.
Доковыляв до неё, он плюхнулся на живот и стал пить холодную чёрную воду. Из-за куста ветлы бесшумно выскользнули две мрачные фигуры. Одна из них нанесла чужаку удар дубинкой по затылку, и Горелик канул в небытие.
Вторая фигура оттянула его за ноги от речки. Тот, что ударил Горелика дубинкой по голове, поддел его носком сапога под ключицу, перекинул на спину и стал осматривать физиономию своей жертвы.
– Ну, что, он? – спросил его напарник, известный среди местных чертей под кличкой Форс.
– А хрен его в лярвин хвост знает! По описанию, вроде бы он. Вишь, рожа какая мерзкая.
– Ну, рожи-то у них у всех мерзкие, – заметил на это Форс. – Ладно, Тюря, давай, вяжи его покрепче. Там разберутся.
Тюря перевернул Горелика на живот, завел ему руки за спину и связал их веревкой.
– Заткни ему рот, – сказал Форс. – Нам его крики ни к чему.
Всунув в рот беса кусок грязной тряпки, Тюря кивнул на пустое лукошко, валявшееся на берегу и сказал:
– Видать, парень Глисты!
– А мне по барабану, чей он там парень. Плевать я хотел на их бражку.
Произнеся эти слова, Форс презрительно сплюнул. Он подошел к бесчувственному телу Горелого и пнул его носком сапога под ребра – так, скорее для порядка, без особой злобы.
– Так что, двинули? – сказал Тюря.
– Сейчас, – сказал Форс.
Он отошел к кусту ракиты и помочился. После этого бандюги подняли беса и, держа его – один под руки, а другой за ноги – поволоки вдоль берега. Метров через триста, у указателя с табличкой «Ведьмаки», они остановились.
– Кажись, оклемался, – заметил Форс.
Он спросил у Горелика:
– Стоять сможешь?
Горелик кивнул. Братки поставили пленника на ноги. Тюря вынул у него изо рта кляп и спросил:
– И чей же ты такой будешь, касатик?
– Мамкин, – сказал Горелик, глядя на бандюков круглыми обалделыми глазами.
– Ишь, юморист! – оскалился Тюря, демонстрируя свои крупные лошадиные зубы. – Ну, ничего. Чичас тебя враз расколют, кто ты такой есть и чего ошиваешься в этих местах.
Вниз по течению, чуть ниже указателя, стояла на якоре баржа. Надстройка из рифленого металла с плоской крышей занимала почти всю палубу. Со стороны кормы, перед которой стояли братки на берегу реки, стены не было, и в открытое пространство на воду подали отблески красного зарева – словно из поддувала печи.
– Так как, заткнуть тебе пасть – али будешь молча сопеть в две дырочки? – поинтересовался Тюря.
– Буду молча сопеть в две дырочки, – заверил чемпион Чёртовни.
– Годится. Но если вякнешь что-нибудь без моего позволения – голову отшибу. Франштейн?
– Франштейн.
Тюря с Форсом, ведя пленника под руки, подошли к лодке на берегу реки. Они спустили ее на воду.
– Сейчас я развяжу тебе руки, – сказал Тюря. – Но смотри у меня, без фортелей. Я этого не люблю.
Он развязал веревку на запястьях Горелика. Они сели в лодку и, подплыв к барже, поочередно взобрались по вертикальной лесенке на палубу.
Посреди помещения, в высоком кресле, сидела старуха с таким зловещим лицом, что от одного её вида кровь стыла в жилах. Рядом стояла невысокая тумбочка, и на ней – ваза с пучками засохшей травы. За её спиной, в кузнечном горне, алели раскаленные угли. На них лежали щипцы, заостренные крючья и другие орудия пыток. Тюря с Форсом замерли по бокам пленника, вытянув руки по швам.
– Ну? – сказала старуха повелительным тоном.
– Вот, привели, – доложил Тюря. – Шлялся у реки.
Старуха махнула сухой ладошкой:
– Ладно, ступайте.
– А с ним что делать? – спросил Форс.
– Пусть останется.
Подручные ведьмы спустились в лодку и отчалили от баржи.
– Аида Иудовна, это вы? – воскликнул Горелик, дрожа от страха, и его гнусная рожа расплылась в льстивой улыбке. – А я-то вас сразу даже и не признал, хи-хи-хи… Богатыми будете!
– Садись, – сказала госпожа Кривогорбатова, указывая Горелику на металлический табурет.
Пока он усаживался, она следила за ним холодным змеиным взглядом.
– У меня к тебе дело.
– Слушаю вас, Аида Иудовна! Всегда, всегда рад помочь вам всем, чем только смогу!
Он осторожно потрогал рукой шишку на затылке, продолжая заискивающе улыбаться.
– Помнится, ты рассказывал мне о своей тетке… как там, бишь, ее звали?
– О тетке Алине?
– Да, о ней. И об её волшебной амфоре. Так вот, я желаю знать заклинания, с помощью которых можно превратить этого умника Конфеткина в джина.
– А разве он здесь?
– Не твоего это ума дело.
– Но амфоры-то тут все равно нет?
– Это тебя не касается. Отвечай на вопрос!
– Конечно! Конечно! – заюлил бес. – Я просто так спросил.
– Говори!
Горелый поджал хвост:
– Но… Аида Иудовна, родненькая, золотая моя, ведь я же этого не знаю. Верьте мне, – Горелик прижал ладонь к груди, сообщая своей физиономии выражение собачьей преданности. – Тайну древних заклятий в нашем роду хранит одна лишь только тетка Алина! Она! И только она одна в курсе всех этих дел!
– Да ты, я вижу, решил поиздеваться надо мной? – вскипела Кривогорбатова. – Ах ты, фря! Козявка ты навозная. Ты что же, хочешь уверить меня, будто бы ни разу не попытался сунуть свой длинный пронырливый нос в дела твоей тетки?
– Аидушка Иудовна, милая моя, дорогая! Вот как на духу клянусь! Один, один лишь только раз в жизни, когда я был еще вот таким вот бесенком, – Горелик опустил руку к своему колену, – я попробовал было подглядеть, как тетка колдует над амфорой – и мне влетело за это так, что я и думать об этом забыл. Вот верите ли, она меня самого чуть в эту амфору не запечатала!
– Ну, что ж, – сказала старая ведьма, – как видно, ты страдаешь амнезией. Но, к счастью, эта болезнь излечимая. И у меня имеется чудесное средство от этой хвори. Сейчас мы проверим его на тебе.
Госпожа Кривогорбатова поднялась с кресел и направилась к горну. От нее исходила такая зловещая сила, что Горелик не смел и шелохнуться. Он сидел на табурете, словно пригвожденный к нему невидимыми гвоздями. Старая ведьма взяла с углей раскаленный крюк. Она приблизилась к своей жертве, держа в руке это страшное орудие пытки.
– Аида Иудовна, солнышко, золотая моя… что же это вы собираетесь делать? – побелевшими губами прошептал Горелый.
Лицо ведьмы исказилось в ужасной гримасе:
– Немного освежить твою память.
Она воткнула Горелику крюк под ребро. Бес заорал благим матом:
– А-а! Вспомнил! Вспомнил! Аида Иудовна! Я всё, всё вспомнил!
Прут задымил, потянуло паленым мясом. Стоявшие на берегу братки – Тюря и Форс – услышав этот нечеловеческий вопль, в ужасе бросились наутек. Лицо Кривогорбатовой пылало сатанинской радостью.
– Ну? – прошипела старуха.
Бес, дрожащим голосом, произнес заклинания.
– Ладно, – сказала ведьма. – Я проверю это. Оставайся пока тут. И если ты мне наврал…
Взгляд её не предвещал ничего доброго.
Она подошла к горну и постучала по его боковой стене крюком. Из поддувала выскочили два маленьких чёрта.
– Присмотрите за этим пронырой, – распорядилась ведьма. – Глаз с него не спускать.
Достав из тумбочки амфору, она подошла к метле, прислонённой к стене у входа, уселась неё, взмыла и улетела на другой берег реки.
Продолжение 27 Волшебная амфора