Чт. Мар 28th, 2024

6

Он влетел с таким видом, словно за ним по пятам гнались зеленые человечки. Добежав до окна, он резко развернулся и побежал в обратном направлении – но, правда, уже с несколько меньшей скоростью. У двери Буянов вновь притормозил, затем последовал новый резкий разворот на 180 градусов, и новое движение к окну – с еще меньшей скоростью.

Эти возвратно-поступательные движения продолжались до тех пор, пока начальник, словно маятник, запущенный чьей-то невидимой рукой, не погасил своей начальной скорости и не застыл в мертвой точке – посреди отдела.

При появлении Буянова, перо Пяткина заскрипело с таким ожесточением, что едва не заглушило скрип туфель метавшегося барсом начальника, а на лице возникло прямо-таки зверское выражение. Казалось, что сейчас Роман Степанович, в порыве неудержимого энтузиазма, начнет грызть зубами бумагу, а из ушей у него повалит дым; в таком горячечном состоянии, пожалуй, уже следовало бы переходить от прозы к перлам поэзии!

Что же касается Людмилы Ивановны, то она оборвала свой рассказ на полуслове и, проглотив «Мишку на севере», точно цапля лягушку, погрузилась в сложные математические вычисления – с привлечением индексов Барклай де Толи и формулы 2П4S. Веточкин, отложив до лучших времен опасную экспедицию в туманность Андромеды, придвинул брошюру о белых страусах и углубился в ее изучение. Лишь Квашин не переменил позы – все с тем же угрюмым видом он продолжал рассматривать поверхность потолка.

Отмелькав перед подчиненными, Буянов, как уже было сказано, остановился. Он опустил голову и заложил руки за спину. Около минуты или чуть более того, Михаил Григорьевич посвятил внимательному разглядыванию своих туфель и вдруг, точно очнувшись от роя облепивших его мыслей, развернулся к Веточкину:

– Вениамин Александрович, чем занимаешься?

– Да вот, размышляю над тем, как повысить яйценоскость камчатского страуса,– ответил ему Веточкин.

– А–а… Хорошо… – глубокомысленно изрекло начальство. – Хорошо. Это крайне важный вопрос… А как обстоят дела с внедрением почина по шитью лифчиков на матрасном участке?

– Этот вопрос в стадии развития.

– Понятно.

Михаил Григорьевич расставил руки клещами:

– Туалет в левом крыле админздания уже функционирует?

– По полной программе.

Вениамин заглянул в какие-то бумаги:

– И даже с двадцати пяти процентным опережением своей проектной мощности.

– Так… Оч-чень хорошо! Это – архиважный вопрос!

Заложив руки за спину и уронив голову на грудь, Буянов вновь закурсировал по отделу.

– Надо уделить больше внимания разработке планов по изысканию дополнительных резервов производительности труда,– ни к кому, в частности, не обращаясь, обронило начальство.

Похоже, разминка подошла к концу, и теперь уже следовало ожидать более решительных действий. Буянов резко тормознул у стола Квашина:

– Владимир Иванович, как обстоят дела с внедрением почина Рязанской бани №37?

Ответа он не получил – с таким же успехом можно было обратиться и к памятнику товарища Дэна у проходной завода.

Буянов приставил к уху ладонь трубочкой:

– А? Не слышу! Так сколько человек у нас охвачено Рязанским методом? Можешь ты мне внятно ответить на этот вопрос, или нет?

Он впился острым взглядом в меланхоличное лицо своего подчиненного. Владимир Иванович хранил угрюмое молчание.

– Учти, Квашин, этот вопрос на контроле у министерства! – предупредило начальство. – Если мы не внедрим его в этом квартале – нам голову оторвут!

Не в силах совладать со своими ногами, Михаил Григорьевич вновь заметался по отделу:

– Так делается что-нибудь по внедрению метода «Вместе из одной шайки» – или нет?

Молчок.

– Не понимаю! Нет, не понимаю! – с отлично разыгранным недоумением воскликнул Буянов, раскидывая руки по сторонам. – И как можно иметь такой флегматичный характер? Я думаю, дело у него движется – а оно, оказывается, стоит на мертвой точке!

Он картинно изогнулся у стола Квашина, точно материализовавшийся вопросительный знак:

– Так идет какая-нибудь трансформация этой, безусловно, важной, новации? Или же не идет?

По всему было видно, что трансформация этой, безусловно, важной, новации пока еще не идет.

– Я не пойму, что тебе мешает вплотную заняться Рязанским методом? – подивился начальник. – Неужели это такой уж неразрешимый вопрос?

Диалога явно не получалось. Михаил Григорьевич принялся расхаживать туда-сюда упругими скрипучими шагами.

– Возможно, ты болен? – предположил начальник, бросая на своего подчиненного острый иронический взгляд. – У тебя что, высокая температура? Тогда иди домой, ложись в постель, и мы будем знать: Владимир Иванович болен. Он прикован к постели и не в состоянии заниматься Рязанским методом.

Чтобы не потерять спортивной формы, Буянов совершает новую серию пробежек. За это время у него рождается еще одна идея:

– А, может быть, у тебя какие-нибудь неприятности в семье? Возможно, ты поругался с женой, или с тещей? Так ты так и скажи: ребята, не тревожьте меня! У меня душевная травма. Я поругался с любимой тещей и нахожусь в депрессии. Мы тоже люди. Мы все поймем!

Он остановился перед Квашиным и, как боец пред схваткой, упер кулаки в бока:

– Так ты не болен? Здоров? У тебя нет ни каких душевных травм?

Рука Владимира Ивановича начала тихонько постукивать по столу костяшками пухлых пальцев, что означало у него крайнюю степень раздражения.

– А раз ты не болен, и тебя нет никаких душевных травм,– заключил Буянов свою мысль,– то давай начнем работать. Давай засучим рукава, и возьмемся за дело с огоньком. Выбросим из головы все посторонние мысли о козле, и будем думать исключительно о Рязанском почине. Ведь надо же уже что-то и делать! Ты тут сидишь, молчишь как пень, я думаю, работа у тебя бурлит во всю – а, в конце-то концов, шею намылят мне!

– Верно,– кивает Квашин. – Тебе…

– А ты, значит, рассчитываешь отсидеться в сторонке? – азартно накинулся на него Буянов. – Думаешь спрятаться за моей спиной? – он затряс пальцем над головой. – Не выйдет! Если мне голову отвинтят – твоя тоже слетит, так и знай!

В сильнейшем возбуждении Михаил Григорьевич вновь замельтешил по кабинету.

– Ты знаешь, как называется Ваше подразделение? Не знаешь? Ну, так я тебе скажу! Группа «Центр»! Элитный, высоко­оплачиваемый отдел суперпрофессионалов! Понимаешь? Значит, мы с тобой должны находиться в эпицентре всех происходящих в нашей стране событий! Мы должны быть впереди, организовывать работу на строго научной основе! Вот и давай поведем дело так, чтобы наши новации и трансформации пробивали себе дорогу к жизни. Ведь мы сейчас с тобой – на линии огня! И ты – не просто инженер, как Веточкин, Роман Степанович или там, допустим, Людмила Ивановна – а старший, старший инженер, душа и тело всего нашего дела, моя правая и левая рука! Ты должен бежать впереди всей упряжки и тянуть на лямке всех остальных! А ты где бежишь? Впереди – или сзади? По-моему, ты плетешься где-то в хвосте.

– Я не собака,– возразил Квашин, с недовольным видом массируя правое плечо.– И ни в каких упряжках бегать не собираюсь.

– Ну, это я так, образно говорю! – очень довольный тем, что ему все-таки удалось расшевелить Квашина, воскликнул Буянов. – Но главная-то моя мысль тебе понятна?! Надо не сидеть, сложа руки, в ожидании, когда тебе с потолка на стол свалится готовое «Положение о Рязанском методе», а энергичнее, энергичнее заниматься этим вопросом!

Владимир Иванович скептически качнул головой.

– Ну, хорошо,– он загнул мизинец на левой руке и усмехнулся. – Отчет по нормированию сделать надо?

– Надо,– согласился Буянов.

– Планы по труду составить надо?

– Надо.

– Ну, вот видишь… – довольно хихикнул Владимир Иванович.– А ты говоришь…

– Значит, надо уплотнить свое рабочее время! – накинулся на него Буянов. – Меньше курить! Прийти на работу не к восьми утра, а на полчаса раньше, как Роман Степанович, и продумать на свежую голову, чем ты будешь заниматься в течение дня. А когда-то, может быть, пойти даже и на то, чтобы прихватить с пол часика после работы! Ведь у тебя же ненормированный рабочий день!

– Да ты пойми,– Владимир Иванович прижал ладонь к груди, – пойми же ты, наконец: надоело мне уже заниматься всей этой мурой!

Буянов замахал пальцем над головой.

– Рязанский метод – это не мура, а магистральное направление всей нашей экономики! И тот, кто не понимает этого сегодня – рискует безнадежно отстать от жизни завтра!

На лице Квашина выдавилось некое подобие улыбки.

– И сколько у нас уже было этих магистральных направлений? – спросил он. – А? Давай посчитаем? Аксайский метод мы с тобой внедрили? – он начал загибать пальцы.

– Ну, внедрили.

– Липатовский внедрили?

– Так, внедрили…

– Динамовский внедрили?

– Да, внедрили! – нетерпеливо огрызнулся Буянов. – И Динамовский, и Белорусский и Ханты-мансийский! И еще многие другие. И что с того?

– А то, что над нами уже люди смеются.

– Кто смеется? – встрепенулся Буянов. – Смеются те, кто не понимает реалий нашей сегодняшней жизни! Кто не хочет видеть нашего поступательного движения вперед! Роман Степанович, вы смеетесь?

– Никак нет!

– А ты, Вениамин?

– Я улыбаюсь.

– Блажен, кто верует,– вздохнул Квашин.

– Тебя никто не заставляет веровать,– отрубил начальник. – Но Банный метод ты внедрить – обязан!

– Да будет так! – Квашин хихикнул. – Нам что дрова рубить, что тесто замесить…

Буянов, с недоумением приподняв плечи, вступил в полемику:

– Я не пойму, в чем ты пытаешься меня убедить? Ну да, есть! Есть в этой Банной методе некоторые моменты, по тем или иным параметрам, не вписывающиеся в нашу систему! Так ведь я же и не призываю тебя слепо копировать все один к одному. Напротив, я предлагаю тебе подойти к этому вопросу творчески, вдумчиво, инициативно, в каких-то элементах, может быть, даже уйти вперед! Ведь есть же в этой методике определенные элементы, общие и для нашего завода, и для бани №37! И мы с тобой должны вычленить эти элементы, взять из них все самое рациональное, передовое!

Его опять понесло.

– Мы должны научиться работать так, чтобы наша работа была легка, и чтобы она была необходимой творческой школой! Мы не можем, не имеем права плестись в хвосте!

Он взмахнул пальцем над головой, сообщив ему сложное винтообразное движение:

– Необходимо усилить работу в этом направлении! Следует изучить соответствующую литературу, поинтересоваться, что сделано по этому вопросу на других предприятиях, посоветоваться с людьми… Я, например, если у меня что-то не клеится, почему-то не считаю для себя зазорным советоваться с людьми. И, почему-то, не считаю для себя за великий труд записывать все то, что планирую сделать на сегодня. Вот, смотри.

Михаил Григорьевич извлек из кармана блокнот:

– Смотри: «Собрать к 15и ноль-ноль нормировщиков по поводу снижения трудоемкости»,– прочел начальник. – Коротко и ясно. Я не расписываю на три страницы. Я пишу для себя. Или вот: «Решить вопрос о школах…» Так… О каких еще школах? А! «…о школах передовых методов и приемов труда на матрасном участке». И напротив – галочка. Значит, вопрос решен. Школа функционирует. Так, Вениамин Александрович?

– Так,– подыграл Веточкин.

– А, конечно, если все держать в голове и никому ничего не говорить… Нет, я, конечно, понимаю, что все вопросы в блокноте охватить невозможно. Знаю, текучка захлестывает…

Буянов заложил руки за спину и, набрав полную грудь воздуха, приподнялся на носках.

– Да, текучка захлестывает,– опускаясь с носков на пятки, с удовлетворением констатировал он. – И то надо сделать, и это. И все срочно. С утра, глядишь, намечал одно, а к вечеру делаешь уже совершенно другое. Я все это прекрасно понимаю. Но надо же видеть перед собой перспективу. Надо ясно осознавать, куда ты идешь. И зачем ты туда идешь. И хотя бы изредка оглядываться назад. Надо уметь разглядеть в своей работе главное. А ты не умеешь разглядеть в своей работе главного. Тебе лишь бы день до вечера. Гудок загудел – и ты летишь на всех парах из отдела, как будто тебе сейчас на голову обрушится потолок.

Он вновь потянулся на носках и бросил иронический взгляд на Пяткина.

– Вот Роман Степанович видит перед собой перспективу! И он знает, куда идет. И, я уверен: у него есть блокнот.

При этих словах Пяткин достал из кармана блокнот в красной потрепанной обложке, наспех сделал в нем какую-то пометку и вновь сунул в карман.

– А у тебя?! – возвысил голос Буянов с очень довольным выражением на красивом холеном лице. – У тебя есть блокнот?

Квашин перекривился так, словно у него болели зубы, и осторожно ощупал правое плечо. По заводу давно и упорно ходили слухи, будто бы Владимир Иванович повредил плечевой сустав, играя в козла – он, якобы, с такою силой грохнул «голым» по столу, делая рыбу, что вывихнул при этом руку. Разумеется, все это были досужие вымыслы, в распространении которых далеко не последнюю роль играла Людмила Ивановна.

– Если нет – то зайди ко мне, я тебе дам,– продолжал паясничать начальник. – Неужели это так трудно?

Он склонился над столом Квашина и энергично застучал по нему ребром ладони, как будто отбивал котлету.

– Надо взять блокнот и начертить в нем две колонки. Одну – побольше, где-то на три четверти листа, а другую – поменьше,– растолковывал он. – В первой записать: «необходимо выполнить до такого-то числа». А в другой: «Выполнено». И отмечать в ней те вопросы, которые ты уже выполнил. А те, которые еще не выполнил – подчеркнуть красным карандашом. И тебе сразу станет ясно. Ага! Этот вопрос у меня на контроле! Надо решить его, предположим, к такому-то числу. И думать, день и ночь думать над тем, как закрыть его в срок. День и ночь, понял! А, конечно, если сидеть молча, и никому и ничего не говорить…

Буянов развел руки, предоставляя возможность Владимиру Ивановичу самому дорисовать эту картину.

– Да, я согласен,– уже как бы беседуя с самим собой, вновь заговорил начальник, меряя упругими шагами расстояние от окна до двери и обратно. – Я согласен с тем, что тебе нелегко… А, ты думаешь, мне легко? Ты думаешь, я не завален работой? Или ты полагаешь, что мне доставляет удовольствие ходить и тормошить тебя? Нет, Владимир Иванович, я тоже человек, а не собака, хотя и тяну на себе лямку хуже всякой собаки! И я тоже хотел бы жить тихо, спокойно, как и ты. Но нет! Не получается! Нет у меня спокойной жизни!

В отчаянии от этого безотрадного факта, Буянов ускоряет шаг, переходя на рваный темп.

– Ты думаешь, что я какой-то изверг, или бездушный робот? – в порыве административной задушевности, бросает на ходу начальник ОНиТ. – Нет, Владимир Иванович, я не изверг и не робот! Я понимаю, что тебе и отчет по нормированию составить надо, и план по труду… И я постоянно думаю над тем, как усилить наш отдел хотя бы еще одной штатной единицей… Я ночами не сплю, все думаю, как лучше организовать работу! И, в частности, сегодня ко мне должна заглянуть одна молодая девица с экономическим уклоном. И, возможно, мы даже возьмем ее к себе, чтобы хотя бы частично разгрузить тебя, и поручить ей, заниматься всеми этими банными методами и починами. Но пока… пока мы сами как-то должны выходить из прорыва! Так что уж ты, будь добр, не обессудь, поднапрягись – ведь легкой жизни я тебе не обещал! А если этот метод тебе и впрямь не по зубам – так ты так и скажи: мол, я не справляюсь, мне необходима срочная квалифицированная помощь. И мы будем знать: ага, Владимиру Ивановичу нужно помочь! И, в экстренном порядке, подключим к этому вопросу Романа Степановича… – он упер руки в бока и злорадно усмехнулся. – Так что, нужна тебе высококвалифицированная помощь? Подключать к банному делу Романа Степановича? Или справишься сам?

Владимир Иванович поднял голову и одарил начальника таким взглядом, что тот понял: пора кончать валять дурака.

Деловито отдернув обшлаг пиджака, Буянов взглянул на часы:

– Так,– сухо распорядился начальник. – Давай, заходи ко мне со своими предложениями. Пора уже, наконец, что-то решать!

Он круто развернулся на каблуках и – к облегчению всех присутствующих – пружинисто выпорхнул за двери.

Наступила упоительная тишина…

7

Вениамин Веточкин устремил отсутствующий взор поверх головы Романа Степановича, и перед его мысленным взором ясно предстала эта картина.

В кабинет Буянова входит старший инженер Бюро Передовых Модификаций и Трансформаций Эдуард Михайлович Ливандовский. В руках у него – картонная коробка.

– Вот она, голубушка! – сказал Ливандовский и поставил коробку на стол Михаила Григорьевича. – Получите и распишитесь!

Он потер руки и хихикнул. Буянов поднялся с кресла, упер кулаки в бока и скосил на коробку свой острый соколиный взгляд поверх очков.

– Будет работать как часы! – заверил Ливандовский с весьма довольным видом.

Он распаковал коробку. В ней оказался какой-то механизм. Сверху в нем была прорезь, и из нее торчала рукоятка.

– И как оно работает? – спросил Буянов.

– Очень просто. Втыкаете шнур в розетку и передвигаете рубильник в определённое положение. Видите, рядом с ним метки? Это градуировка. В общем, если будет что-то неясно, читайте инструкцию. А сейчас – распишитесь в получении.

Ливандовский положил на стол накладную. В ней значилось:

«Низкочастотный трансформатор искривляющего воздействия с мутирующим эффектом. Количество – 1 шт.

Буянов повертел накладную в руках:

– Так, хорошо.

Он поставил свою подпись в накладной. Ливандовский взял ее, сложил вчетверо и сунул в верхний кармашек своей рубахи. Буянов опять скосил взгляд на устройство.

– А что же оно искривляет?

– Пространственно-временной континуум.

– А-а! – сказал Михаил Григорьевич с весьма глубокомысленным видом. – Понятно…

***

Каждое крупное дело начинается у Владимира Ивановича с перекура. Это позволяет ему настроить свои мысли на нужную волну, нацелить их, подобно стреле, в самое яблочко.

Так поступает он и на этот раз.

Владимир Иванович закуривает и устремляет отрешенный мидитирующий взгляд в то место, где стена сходится с потолком. Несколько минут он сидит как бы в некоем трансе, посасывая сигарету. Наконец из его уст вырывается безрадостный вздох.

Есть время для отдыха. И есть время для напряженной умственной работы… Пухлая ладонь старшего инженера (правой и левой руки самого Буянова!) протягивается к листку бумаги. Владимир Иванович начинает расчерчивать на нем какие-то графы и вскоре они усеиваются цифрами. Квашин придвигает к себе калькулятор.

Сосредоточенно морща лоб, он нажимает толстыми пальцами на кнопки, и результаты своих вычислений заносит в таблицу… Затем подбивает итог и восклицает: «Не может быть!»

Минуту или две ведущий инженер группы «Центр» сидит в оцепенении. Потом, пожав плечами, вновь окунается в работу. Окутанный клубами сизого дыма (видел бы его сейчас Буянов!) Владимир Иванович производит сложные математические вычисления.

– Вот это да… – наконец с озадаченным видом бормочет Квашин. – Однако…

Он почесывает за ухом. Что-то у него явно не складывается, выходит не так…

Может быть, стоит привлечь на помощь такого опытного, высококлассного специалиста, каковым, вне всякого сомнения, является Роман Степанович Пяткин? Или же посоветоваться с Веточкиным и Лаптевой, пытаясь решить проблему сообща? Ведь даже сам Буянов – и тот, если это необходимо для пользы дела, не считает для себя зазорным советоваться с людьми! Но нет, Квашин пытается разобраться в возникшей проблеме самостоятельно.

Он вновь все скрупулезно пересчитывает и – приходит к тому же итогу.

– Да как же так, а? – с удивлением бормочет Владимир Иванович. – Это что ж такое получается? Выходит, у «Спартака» – 36 очков? И у «Динамо» – тоже 36? «Локомотив» же, по потерянным, поднялся на третье место?

Квашин полирует ладонями щеки… он обхватывает голову руками. Над его головой вьется дымок от зажатой между пальцев, сигареты. Старший инженер ОНиТ подносит ее ко рту и жадно затягивается – это помогает ему снять нервное напряжение, вызванное интенсивной умственной работой.

Он в третий раз производит подсчеты. И приходит к тому же результату.

Откинувшись на спинку стула, Владимир Иванович посматривает на часы. Минутная стрелка приближается к двенадцати!

Время умственной работы истекло.

С элегантностью медведя, решившего поразмять затекшие члены, старший инженер группы «Центр» поднимается из-за стола и широко зевает. Все еще во власти неотвязных дум (ведь теперь многое будет зависеть от того, как сыграют между собой «Кристалл» и «Локомотив») он выходит из отдела.

Минуты через три раздается завывание сирены. Одна из четырех табличек над дверью тревожно вспыхивает красным цветом и на ней нервно мигает слово: «Квашин».

– Полундра! – хохочет Лаптева. – Всех свистать на палубу! Боевая тревога!

Эта новация с сиреной и мигающими табличками была внедрена Буяновым совсем недавно, в порядке обмена опытом с подводной лодкой «Мазепа». На субмарине «Мазепа», плавающей в акватории Каховского моря, в свою очередь, взяли на вооружение одно и передовых достижений фабрики и стали выбирать себе капитана корабля путем открытого демократического голосования всем боевым коллективом.

По боевому распорядку, Квашин должен был явиться в кабинет начальника в течение сорока секунд с начала тревоги, но проходит целых две минуты – а его все нет!

Дверь распахивается и в отдел врывается Буянов. Командир бросает острый взгляд на пустующий стул.

– Где Квашин?

– Вышел,– отвечает Веня Веточкин, поскольку его коллеги хранят гробовое молчание.

– Куда?

Веня пожимает плечами.

– Ну, что за человек такой! – возмущается Буянов, импульсивно всплескивая руками. – Я же сказал ему зайти ко мне!

Он нервно расхаживает по кабинету.

– Не понимаю! Нет, не понимаю! – восклицает начальник Отдела Новаций и Трансформаций. – И как так можно относиться к работе? Я его сижу, жду – а он взял и сбежал!

Буянов недоуменно раскидывает руки по сторонам.

– Не понимаю!

Он обводит взглядом своих подчиненных.

– Так, давайте бросайте все – и ко мне! Срочно!

(Эту фразу уже додумал и мысленно вложил в уста начальства Веня Веточкин).

Буянов резко разворачивается на каблуках и выходит вон.

***

– А это что за зверь такой, Михаил Григорьевич? – спросила у шефа Людмила Ивановна с веселой улыбкой на устах? – Машина времени?

– Это – новейшая разработка наших ведущих специалистов из отдела Передовых Модификаций и Трансформаций, – сказал Буянов. – И сейчас мы с Вами будем проводить эксперимент. С помощью этого устройства мы проведем трансформацию нашего завода. А потом полученный опыт распространим по всей стране.

– Ух ты! – сказала Людмила Ивановна. – А я-то все голову ломала, чем они там у себя в отделе занимаются! У кого ни спрошу – никто не знает! А оно вот, оказывается, что!

Вениамин во время этого диалога стоял у стола, возле загадочного устройства. Роман Степанович находился у двери, которую начальник перед этим закрыл на ключ. Лаптева занимала позицию между ним и Пяткиным, и Веточкин – без особого, впрочем, воодушевления – вдыхал одурманивающий аромат ее духов.

Буянов воткнул вилку шнура в розетку. Трансформатор с мутирующим эффектом негромко загудел и на нем вспыхнул красный глазок индикатора. Начальник ОНиТ шагнул к столу и резко, без идиотской волокиты, передвинул рукоять таинственного устройства в крайнее положение.

***

Причина отсутствия Квашина на рабочем месте довольно проста.

С двенадцати часов дня начинается перерыв на обед для рабочих. Он длится один час, а затем следует второй обеденный перерыв – на этот раз для инженерно-технического состава. Квашин намеревается использовать как первый, так и второй перерывы! Причем если первый – нелегально, то второй – уже на вполне законных основаниях.

Гудок, возвещающий о начале первого перерыва, застает Квашина в сквере, у памятника секретарю директора, Агнессе Георгиевне Ковбасюк. Владимир Иванович ускоряет шаги, и минут через пять-шесть уже оказывается в электроцехе. Здесь стоит такой грохот, какого не бывает и в разгар рабочего дня – за гулким металлическим столом сидят четверо мужчин в спецовках и играют в домино. Еще трое возбужденно маячат за их спинами.

– Ну, где тебя носит? – нервно набрасывается на Квашина один из болельщиков. – Мы с тобой уже два замеса пропустили!

– Да Буянов прилип со своими бредовыми починами, как банный лист к мокрой заднице,– флегматично поясняет Квашин. – Еле отвязался!

Он массирует правое плечо, готовясь к игре, и вскоре усаживается за стол вместе с заждавшимся напарником. Игра идет жаркая, азартная, однако ровно без десяти час старший инженер группы «Центр» поднимается из-за стола – пора передислоцироваться на новое место.

Потирая натруженное плечо, Владимир Иванович направляет свои стопы в «Сонное царство». На этот раз он держит путь в Бюро Передовых Модификаций и Трансформаций, где ему предстоят жаркие баталии с глубоко законспирированными работниками некоторых засекреченных служб – засекреченных, ибо никому, включая даже и их непосредственное начальство неведомо, чем именно занимаются они в течение рабочего дня.

С этими боевыми соратниками судьба не раз сводила Квашина на полях сражений.

По зову партии, и лично товарища Чудакова, подхватывая всевозможные почины, идя навстречу различным знаменательным датам, Владимир Иванович, вместе с такими же простыми, скромными тружениками «Сонного царства», то и дело отправлялся на спецзадания.

В бои шли колоннами, по сорок-пятьдесят человек в каждом грузовике. Сражались за сено, за преступно гниющий на базах картофель, за урожай помидоров, капусты, свеклы и баклажан. Работали неделями, а порой даже и месяцами – и, как ни странно, никто на заводе как будто даже и не замечал оттока столь крупных интеллектуальных сил. Напротив, без них в цехах работа шла, словно даже и веселее.

В одном из таких сражений Квашин и получил боевое ранение. Или, выражаясь языком штатским, производственную травму.

Дело было глубокой осенью, погода выдалась ветреная, по небу плыли серые дождевые облака.

Пропадали помидоры!

Партия бросила клич: все на помидорные поля!

В числе прочих бойцов, откликнувшихся на призыв родной партии, был и товарищ Квашин. Приехав на поле брани, все его боевые соратники попрыгали с грузовиков и, с ведрами в руках, разбрелись меж грядок пестрой беспорядочной толпой – присматривали себе помидоры для засолки. Квашин же все медлил, поскольку у него развязался шнурок на правом ботинке, да и, если быть честным до конца, работать в тот день его что-то совсем не тянуло.

Итак, Владимир Иванович присел на передний борт автомашины, заложил правую ногу за левое колено – как бы намереваясь принять йоговскую позу «Лотос» – и, склонившись над ботинком, стал завязывать шнурок.

Толстые пальцы старшего инженера группы «Центр» уже давно утратили былую гибкость и сноровку. Заметно округлившийся животик также мало способствовал скорому продвижению дела. Поза была довольно-таки неустойчивой.

В этот момент водитель тронул машину с места. Ноги Квашина свечою взмыли вверх, и он сорвался в штопор. Его правое ухо прорезало воздух у самого крюка между кузовом и кабиной, на котором висело пожарное ведро. Владимир Иванович все же сумел сгруппироваться, сделал немыслимый кульбит и вошел в землю-матушку, у самого колеса – но не головою, как следовало ожидать, а правым плечом.

Упав, он раскинул руки и замер.

К нему уже бежали всполошившиеся товарищи. Они похлопали его по щекам, затем бережно приподняли за локти, оттянули под ближайшее дерево и оставили там отдыхать. В тот день работать Владимир Иванович уже не мог – чувствовал сильное головокружение и слабость. О том, чтобы таскать по полю ведра с помидорами в таком состоянии, конечно же, не могло быть даже и речи. Единственное, на что еще мог пойти пострадавший (и то лишь уступая настоятельным уговорам приятелей) так это приподнять стакан с водкой, причем не полный!

К приходу Владимира Ивановича, игра в Бюро Передовых Модификаций и Трансформаций шла полным ходом.

– Давай скорее сюда! – возбужденно махнул Квашину рукой один из тайных сотрудников. – Где ты все бродишь?

– Да от Буянова никак не мог отцепиться,– пояснил Владимир Иванович причину своей задержки, с болезненным видом потирая плечо. – Совсем уже оборзел – и в обеденный перерыв работой грузит!

– Так пошли его куда подальше! В рабочее время работать надо!

В четырнадцать ноль-ноль раздается гудок, возвещающий об окончании и этого обеденного перерыва. Минут через пять Квашин уже спускается на первый этаж.

Однако прежде, чем засесть за работу, следует пообедать, не так ли? Поэтому Владимир Иванович берет курс на столовую. Здесь он застает еще с десяток заработавшихся товарищей – таких же простых, скромных тружеников, как и он.

Выбор блюд уже не тот. И, тем не менее, никто не ропщет. Все проявляют высокую сознательность – в интересах производства, приходится иной раз идти и на такие жертвы!

8

В Буяновке насчитывалось с полусотни дворов, и все они были вписаны в круг радиусом в семь, или, может быть, восемь километров, за которым густой стеной стоял белесый туман. Территория круга постоянно трансформировалась. Начиная с весеннего месяца Соковик, туман постепенно отступал и к середине лета круг расширялся, увеличивая свой радиус до десяти, а в иные годы, и до двенадцати километров. Самыми скверными были зимние месяцы, когда плотный, как вата, туман наползал на село со всех сторон, поедая значительную часть ее территории. Поэтому тем, кто жил на околицах, приходилось перебираться на зиму к своим родственникам и знакомым – поближе к центру. Уже с наступлением осени обитатели окраин протягивали веревки от своей хаты к хате соседа и далее – туда, куда туман не доползал. Держась за эти веревки, жители Буяновки курсировали в молочной субстанции, наведываясь к оставленным домам и возвращаясь обратно.

Земель для сельскохозяйственных угодий в селении было – кот наплакал. И по этой-то причине дворики были крохотными. Рождаемость контролировалась весьма строго: в семье разрешалось иметь два ребенка – и не более того. Иной раз, правда, по решению сельсовета, допускалось родить и третьего отпрыска – но только в том случае, если в семействе родственников был «недобор» и, если глава этой семьи торжественно клялся, положа ладонь на донышко кастрюли, детей больше не иметь. С незаконнорождёнными и «сверхлимитными» чадами поступали очень жестоко: их забирали у родителей и относили в «молоко» – но не оттого, что люди были злы. Просто этого требовали условия их выживания. Ведь лишних ртов Буяновка прокормить не могла. В туман же шли, привязав веревку к ближайшему забору и разматывая ее по пути, «как нить Ариадны». (Откуда взялось это выражение, никто объяснить не мог.) По этой же нити двигались и в обратном направлении, сматывая ее за собой. Зная о таких порядках, родители остерегались, и мечтать даже о третьем дитяти.

Была в селе и речушка, Неведомая. Она вытекала из стены тумана и уносила свои воды в неведомую даль. Вода в Неведомой была очень вкусной, и в ней водилась всякая рыбешка, поэтому на ее берегу нередко можно было увидеть рыбаков с удочками в руках.

Почему селение называлось Буяновкой? Этим вопросом любознательные «почемучки» частенько досаждали своим родителям, и им приходилось как-то выкручиваться, сочиняя разные ответы – ведь с достоверностью ответить на этот вопрос не мог никто. Старики, впрочем, поговаривали, будто бы их село основал некий Михаил Буянов. И, причем, сделал он это неким чудодейственным образом – с помощью какого-то хитроумного механизма. Но кто же поверит всем этим басням? Ох, уж эти сказочники-старики! Сидят себе на своих завалинках и выдумывают всякие небылицы.

Залетали, в некоторые любознательные молодые головы, и иные каверзные вопросы.

Были ли, например, на свете и другие миры, кроме Буяновки? Или же их селение уникально, и за стеной белой субстанции жизни нет?

Ведь если в этой субстанции, рассуждали они, существует Буяновка – то разве не логичным будет предположить, что где-то там, в тумане, могут существовать и другие прогалины, пригодные для жизни? И что прогалины эти населены живыми существами – быть может, даже и такими, как и сами буяновцы?

Ведь не на пустом же месте, в самом деле, родились в народе легенды о поселке Добрынино, о Лизогубовке и Чудаковке, и о могучем чародее Квашине из черной башни?

Причем есть и материальные подтверждения этим легендам! Как-то летом, когда туманная субстанция отступила уж очень далеко от Буяновки, мальчишки обнаружили на краю села столб, на котором висел указатель с надписью: Добрынино. А это – уже артефакт, который можно пощупать руками! Следовательно, Добрынино существует в реальности! И, быть может, когда-то, в седой древности, обитатели Добрынино и Буяновки даже сообщались между собой!

Вот уж, действительно, чудаки – так чудаки! Им бы картошку сажать, или коз доить – а они забивают себе головы всякой чепухой!

Некоторые отчаянные сорвиголовы пошли и того дальше. Обвязав себя веревками, они пустились на поиски этого мифического Добрынина за периметр села. Но, как и следовало ожидать, вернулись из своей экспедиции не солоно хлебавши. Хорошо еще, хоть живы-здоровы остались!

И вот в начале лета всю Буяновку взбудоражила невероятная весть.

Как-то поутру, к хате деда Романа, что стояла на околице села, из стены белого тумана, вышел молодой человек. Он был в ситцевой рубахе с короткими рукавами, и на лбу его светилось нечто необычайное.

Продолжение 4

От Николай Довгай

Довгай Николай Иванович, автор этого сайта. Живу в Херсоне. Член Межрегионального Союза Писателей Украины.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *