40. Волшебное яйцо
Конфеткин сидел в колодце.
Он был бы крайне удивлен, узнав, что в младенческом возрасте его нашла в челноке какая-то тётка, выйдя на берег реки прополоскать белье. И что речушка эта вытекала из Чаши Слёз и называлась она Вакулкой, а имя свое он получил от названия этой реки.
В еще большее изумление его привела бы картина боя на Муравьином Острове, с таким мастерством описанная Гайтаной.
Он и сам был мастак сочинять всякие сказочки, но тут, следует признать это, Гайтана обскакала его. Да, пожалуй, и не только его, но и самих братьев Гримм с Андерсоном в придачу.
И чего же только не выдумает иной раз злой бабий язык! Просто диву даешься! И как это у него получается: молоть, молоть, да и намолоть с три короба такой чепухи?
И ведь потом эта дичь станет разгуливать по белу свету, и обрастёт новыми деталями – подчас просто изумительными. И некоторые типы, выдающие себя за историков, напишут, ссылаясь на эти бабские побасенки, докторские диссертации, и будут ломают копья в научных диспутах, и за счет этого жить поживать, да добра наживать.
Но мы не станем уподобляться этим борзописцам и изложим события так, как они происходили на самом деле.
Так вот, комиссар Конфеткин сидел на дне глубокого колодца, и его охраняло два стражника. Ибо, во-первых, объект был секретный, и чем меньше народу знало о нём – тем лучше. И, во-вторых, сбежать отсюда – если у тебя нет крыльев –было невозможно.
Попав в такие обстоятельства, любой, на месте комиссара Конфеткина, впал бы в уныние. И было, было отчего!
В зиндане – темно и сыро, и лишь высоко над головой, в кромешной тьме, виднеется кружок ночного неба, в котором сияют необычайно яркие звёзды.
Как выбраться отсюда?
Никак.
А что сулит ему завтрашний день? Распятие на кресте? Судьба Джеймса Кука, которого съели аборигены?
Несмотря на такие мрачные перспективы, Конфеткин не унывал, и даже чувствовал некое веселие сердца. И он, подобно первым христианам, брошенным в застенки языческих властителей, запел, ничуть не заботясь о завтрашнем дне:
Ніч яка місячна, зоряна, ясная,
Видно, хоч голки збирай.
Вийди, коханая, працею зморена,
Хоч на хвилиночку в гай!
Почему слова именно этой нежной украинской песни вдруг вылились из его души? И зачем на его ресницах повисли слезы?
Спросите об этом у кого-нибудь другого. Например, у психолога или кого-то еще – в общем, у такого парня, который знает обо всём на свете.
Услышав, как поет узник в зиндане, стража размякла – хотя слов песни и не понимала. Однако же было в ней нечто ласковое, непреходящее – нечто такое, что звучало и в песнопениях их матерей, качавших детей в своих люльках на заснеженных островах их далекой родины.
И тут в небе появилась белая птица.
Раскинув широкие крылья, она стала опускаться к зиндану, и Конфеткин отчетливо увидел ее на фоне жёлтой луны – ибо он смотрел в небеса. Стражники же птицу не увидели, поскольку их взоры были прикованы к земле.
Зависнув над колодцем, птица взмахнула крыльями, и всё погрузилось в сон – и стража, и Конфеткин.
Птица канула в зиндан.
Через какое-то время она вылетела оттуда, взмахнула крыльями, и все опять проснулись.
Воины поднялись с земли и, косясь друг на друга, протерли глаза. Конфеткин зевнул, потянулся и увидел, что рядом с ним белеет какой-то округлый предмет. Он протянул к нему руку и ощутил его тепло. Это было яйцо, и причём, весьма крупное. Откуда оно появилось? Комиссар не стал забивать себе голову этим вопросом. Он был голоден, а потому, не мудрствуя лукаво, надколол камешком кончик яйца, сковырнул ногтем скорлупку, выпил его и… превратился в лебедя.
Что же касается событий на майдане, то они развивались так.
Под редакцией Гайтаны активистами майдана был сочинен ультиматум Гарольду Ланцепупу с требованием незамедлительного освобождения Вакулы – и, причем, в самых забористых выражениях, после чего была выбрана делегация из сорока самых головастых и смелых мужей – таких, что без колебаний готовы и головы свои положить на алтарь революции. Эту делегацию возглавила Гайтана.
Со свитком у груди, скрепленной печатью союза «Свобода или смерть», чёрная вдова двинулась ко дворцу во главе колоны своих соратников. Подойдя к воинам, охранявшим центральный вход, она потребовала, чтобы их мирную делегацию незамедлительно пропустили к колдуну.
Это требование было исполнено беспрекословно. Стража расступилась, и в образовавшийся проход вошла Гайтана, гордо неся свою змеиную голову. За нею, как нитка за иголкой, протянулись её побратимы. Все они были тщательно обысканы, и только затем им было позволено пройти.
Когда последний представитель Майдана скрылся в проходе, воины опять сомкнули ряды.
Посольство вступило во дворец. Чинно прошествовав по длинному коридору, оно попало в апартаменты с высокими галерками у потолка, и здесь делегации было велено остановиться.
Через некоторое время вышел служитель, и предложил Гайтане следовать за ним, остальные же должны были оставаться в зале и ожидать её возвращения. Заподозрив неладное, послы стали роптать, но чёрная вдова повернулась к ним и, успокоительно подняв ладонь, произнесла звенящим отвагою голосом:
– Не бойтесь ничего! Я – представитель майдана. Они не посмеют и пальцем коснуться меня.
Ее черные очи сияли, словно у святой, и ни тени страха не было на ее горделивом лице.
Ведунья вышла из комнаты – надменная, осанистая словно некая богиня, – и дверь за ней затворилась. Все это очень не понравилось послам, и в их сердца закралась тревога.
Как оказалось, она была не напрасной.
Едва Гайтана исчезла, как на балконах появились лучники и стали пускать стрелы в безоружных людей. Попавшие в ловушку, послы метались по комнате, словно зайцы, их крики, проклятья, стоны, хрипы раненных и умирающих – все это смешалось в некую ужасную какофонию. Через пять минут с ними было покончено, в покои вошли воины и добили мечами тех, кто еще оставался в живых. После этого тела убитых перенесли в подвал, (отличный корм для собак будет!) а следы побоища замели.
Между тем Чёрная вдова вошла в тронный зал.
Гарольд Ланцепуп стоял у окна и глядел на площадь. Он повернулся к ведьме, отошел в сторону и спросил у нее:
– Ну, что?
– Порядок, – усмехнулась Гайтана и, подойдя к пылающему камину, швырнула ультиматум в огонь. – Песий Хвост обложил их со всех сторон и только ждет моего сигнала. Мы с ним условились так: когда Тупица выйдет на сцену, Хвост начнёт действовать. Правда, бунтовщики завезли оружие в палатки, но, я думаю, они не успеют им воспользоваться. Сейчас они в мышеловке и радостно скачут с кастрюлями на головах. Пусть их поскачут еще маленько, если это их так развлекает. Всё произойдет слишком быстро и неожиданно. К тому же мы уничтожили их главарей. А без заводил вся эта толпа – лишь стадо безмозглых баранов. Так что всё должно пройти, как по писанному. Хотя, конечно, будет и несколько жарковато.
– Сладко поешь…
– Да уж как умею. А что с Вакулой? Ты с ним потолковал?
– Да.
– И что? Он признал себя мессией?
– А куда ж ему деваться, – колдун растянул губы в самодовольной улыбке. – Признался, щенок.
– Плохо, – сказала Гайтана.
– Почему?
– Выходит, он тебя не боится. Иначе он стал бы отпираться. Но он так уверен в себе, что предпочитает действовать, уже не скрываясь…
Колдун промолчал, скрывая раздражение.
– И, конечно, он не поддался на твои посулы?
– Нет… Пока не поддался… – процедил Гарольд Ланцепуп. – Но я пока что и не брался за него по-настоящему.
Гайтана нахмурилась.
– И где же он?
– В зиндане.
– А умнее ты ничего выдумать не мог?
– Не пойму, – сказал колдун, – что тебя опять не устраивает? Не мог же я, в самом деле, держать этого парня при себе, когда у нас тут начинается такая заваруха? Сама же говоришь, что тут будет слишком горячо. Вот разберемся с этими смутьянами, и тогда…
– Даже если бы он был у тебя под рукой – прервала его Гайтана, – я и тогда не дала бы и медного гроша за то, что он не смоется. Этот парень слишком шустрый. Или ты забыл, как он улизнул от Кимберли и госпожи Бебианы?
– Да куда ему деться! – колдун воздел руки. – Его стерегут мои люди. Они глаз с него не спускают! И, к тому же, никто ведь не знает, где он.
– Твои люди… – передразнила его Гайтана. – Да за Вакулой стоят такие силы… Смотри, обведет он тебя вокруг пальца. Как пить дать, обведет. Посадит тебя в лужу… И, похоже, это будет ему не впервой.
– О, дьявол! – волшебник схватился за голову. – И за что только мне это наказание! И пилит, и пилит, и пилит меня каждый день!
Он простер руки к дворцовым сводам:
– О, Вельзевул! Помоги! Заткни рот кляпом этой проклятой бабе, дабы мне никогда больше не слышать её речей!
– Ладно, – сказала Гайтана, усмехаясь. – Хватит страдать. Давай поглядим лучше, как их там станут поджаривать.
Они подошли к окну. На сцену как раз вылезал кулачный боец Клык по прозвищу Тупица. Он захлопал ресницами, и на его губастом и кривоносом лице, как бы вырезанном из куска деревяшки, расплылась дебильная улыбка. Тупица поднял свою огромную лапищу и стал держать речь:
– А-ааа… э-эээ… Преждевременный оратор правильно сказал! А-ааа… Э-эээ… И бабушка Арина… И злой колдун… А-ааа… э-эээ… И наша боевая организация «Свобода и Воля…» э-эээ…
– Б-эээ, – заблеял какой-то весельчак.
– Э-эээ… на деревянном лице тупицы отразилась напряженная работа мысли; он мучительно напряг лоб, принявший на себя уже не один удар кулака. – …и, если так называемый колдун, э-эээ… – продолжил он свою блестящую речь, – который пожирает наших детей, э-эээ… и если бабушка Арина на хуторе близ Диканьки… то мы должны все вместе, четко, ясно, и однозначно заявить своё гневное нет! И это есть наша твердая линия… И мы должны все вместе взяться за руки, и пойти дружными рядами, и идти, и идти… э-эээ… и получить стрелу в лоб… и это будет наш чёткий и ясный ответ Гарольду Ланцепупу…
В то время, как Тупица блистал перлами своего красноречия, на площади начали появляться воины воеводы Зарубы. Они надвигались на митингующих со всех сторон, грозно стуча мечами о щиты.
– А-ааа… Э-эээ…
Толпу охватил ужас, началось смятение.
Не многие успели достать оружие из палаток. А те, кто достал его, так и не сумел воспользоваться им.
Это было настоящие побоище.
Люди метались по майдану, давили друг друга, повсюду царила паника, и многие головы слетели с плеч – даже и те, что были в расписных кастрюлях. Запылали палатки, и зарево от костров окрасило майдан в багровые тона. Кровь полилась рекой, визг и ор вздымался до небес, леденя души. Те, кто оказался ближе всех к карателям, напирали на дальних, и трудно было сказать, кого больше погибло в этой толчее: затоптанных ногами, или же павших от меча.
Со стороны дворца, навстречу целовальникам, двинулись отборные дружинники Гарольда Ланцепупа, замыкая смертоносное кольцо. Внутри него орала и металась масса безоружных людей – мужчины, женщины, дети, и все они очень хотели жить, и их рубили, как скотину на бойне, и мечи карателей были напоены горячей кровью; и их лица, их доспехи тоже были обагрены кровью; и очи убийц сверкали демонической радостью – они насаждались предсмертными хрипами умирающих людей.
Это был котел – именно такое словечко было придумано позднее военными стратегами для описания подобных побоищ. И этот котел бурлил и таял на глазах, и мясники ступали в лужах крови, добивая раненных.
Несколько часов такой «работы» – и каратели перебили всех, за исключением тех немногих, кому удалось скрыться в церкви. Ведь, по древним верованиям славян, нашедшие убежище в храме, были неприкосновенны – чтобы они не свершили. И пролить кровь под кровлей самого Бога, означало найти себе сурового мстителя в Его лице.
Итак, люди заперлись в церкви, возложив все упования на Господа Вседержителя, а целовальники стали сносить к ее стенам пуки камыша и вязанки дров. Обложив ими храм, они подожгли его со всех сторон.
Два человека – если их только можно называть людьми – стояли во дворце у окна и с сатанинским наслаждением любовались аутодафе.
Огонь разгорался, и его языки стали лизать деревянные стены церквушки, послышались истошные крики, от которых содрогнулись и камни на мостовой – но только не гнусные сердца карателей. Но вот потянуло и запахом горелого человеческого мяса, и целовальники, подмигивая друг другу, говорили с озорными самодовольными рожами:
– Неплохое жаркое выйдет из этих сермяжников, а? Еще посолить да поперчить чуток – и будет самое то.
Некоторые люди выпрыгивали из окон храма, и тогда садисты развлекались тем, что подставляли под них свои копья. Если кому-то все же удавалось избежать пик, их добивали мечами.
Таким-то вот образом забавлялись целовальники.
Воевода Заруба стоял посреди майдана, залитого человеческой кровью и заваленного трупами убиенных людей, хмуро глядя себе под ноги. Он поднял взор на горящую церковь и перевел к его куполу. На карнизе небольшого оконца, стоял русоволосый мальчик лет двенадцати и лицо его было нежным, словно у ангела. Мальчик печальными очами смотрел вниз на беснующуюся толпу, и к его ногам уже подбирались языки пламени. Внезапно воевода ощутил, что мальчик смотрит прямо в его сердце…
К утру церковь сгорела дотла, став братской могилой как для детей Адама, так и для чад Афродиты Небесной. На майдан слетелись тучи воронья, и они устроили себе на нём роскошное пиршество. Гарольд Ланцепуп повелел насадить головы протестующих на колья и украсить ими стены кремля – в назидание остальным смутьянам, после чего распорядился привести Вакулу.
И тут его ожидал сюрприз – Вакулы в зиндане не оказалось. И, таким образом, эта чёртова ведьма, Гайтана, вновь оказалась права: мальчишка натянул-таки ему нос.
Стражники божилась всеми святыми, что они не спускали с колодца глаз всю ночь напролёт, и что никаких происшествий на их дежурстве не было – разве что из зиндана вылетела птица, похожая на лебедя, и улетела куда-то на северо-восток. Но это не помогло. Колдун повелел отрубить им головы – проворили, мерзавцы!