7
Итак, первый и самый наиважнейший пункт разработанного Самсоном плана был выполнен блестяще: наркотики лежали у него в кармане. Теперь необходимо было приобрести надежную веревку. С этой целью побратимы сели в машину и поехали на центральный рынок.
За два квартала до ворот Самсон свернул в узкий переулочек, заехал на бордюр боковыми колесами и остановился.
– И какого рожна ты сюда завернул? – нахмурился Полковник. – Можно ж было подъехать к самым воротам?
– Ага! И заплатить этим жуликам за стоянку? – возразил Самсон. – Та шо я, Рокфеллер, чи шо, шоб деньги на ветер швырять? Устроили, блин, обдираловку! Ни хрена не делают, твари ползучие – а деньги лопатой гребут!
Они вышли из машины и двинулись в сторону базара. Автомобили стояли на тротуарах плотными рядами, и Самсону с Полковником приходилось шагать по булыжной мостовой. Сзади то и дело сигналили машины, требуя, чтобы им уступили дорогу. Какие-то типы, одетые в яркие желтые куртки, сновали между автомобилями, регулируя движение.
– Гитлера на них нет, – забасил Самсоныч, солидно покашливая в кулак. – Он бы им тут порядок навел!
На базаре друзья обошли всех торговцев веревками: приценивались, щупали товар, проверяли качество. Наконец остановились у того лотка, с которого и начинали.
– Ну, так шо, командир, почем твои веревки? – начал торг Люлька.
Продавец – в фуражке-аэродроме, смуглолицый, горбоносый, с густой темной щетиной на костлявом лице, – принялся расхваливать свой товар:
– Какой веревка хотите? Эта? Эта? Выбирай, какой на тебя смотрит! Веревки – супер!
– Вот эта, – сказал Самсон, указывая на толстый канат. – Сколько?
– О! Эта – самый лучший веревка! Экстра-класс! И стоит дешево совсэм, всего пять гривен. Почти что даром отдаю! Возьми – не пожалеешь.
– Пять гривен – за что? За моток?
– За мэтр.
– Ну, ни фига себе – дешево! – возмутился Самсон.
– Э, дорогой, зачем тебе такой толстый веровка? Что ты будешь с ней делать? Вот, возьми лучше тонкий веровка! Для тебя – всего за одну гривну отдам!
Но тонкая веревка не прельстила Самсона.
– А эта у тебя почем?
– За три гривны забирай! Это – самый лучший веревка, какой только есть! Обойди весь базар – нигде лучше не найдешь!
– Да ты шо, блин, с Америки ее привез, чи шо? – загудел Самсон. – Чи их не на одном заводе делают?
Он обратился к Полковнику:
– Ну, так шо? Взять цю, чи шо?
– А ну-ка, дай ее сюда! – распорядился Полковник. – Сейчас мы ее проверим.
Продавец подал ему товар:
– Э! Эта веревка кого хочешь выдержит! Слона выдержит! бегемота выдержит! Это ж капрон! Крепче стального троса будет! Танк на нее подцепи – все равно не порвется!
Полковник отмотал метра три, привязал конец к бетонному столбу, и они с Самсоном, схватившись с другого конца, вдвоем налегли на веревку.
– Трактор сюда позови – все равно нэ порвёшь! – с самодовольной усмешкой прокомментировал кавказец. – Это же – Евроверовка!
– Ладно, берем, – сказал Самсон. – Давай свою Евроверовку!
– Сколько вам?
Самсонов уже заранее произвел все подсчеты: с учетом бетонных перекрытий, на один этаж должно было уйти не более трех метров. Следовательно, до четвертого этажа нужно…
– Давай пятнадцать метров!
Он решил перестраховаться, взять с запасом – ведь речь шла о его безопасности, а с этим шутить нельзя. Продавец начал отматывать товар.
– А, может быть, сделаешь скидку, как оптовым покупателям? – спросил Люлька.
– Э, вах, вах! Какой скидка! И так весь в прогаре уже: за место заплати, мэнтам заплати… А бензин сколько сейчас стоит, ты знаешь?
На обратном пути побратимы заехали в магазин Гранд, что у Корабельной площади, и Самсоныч купил там бутылку Столичной, ибо веревку следовало обмыть, чтобы она, не приведи Господь, не лопнула. Когда они подкатили к его дому, было уже около трех часов. Дождичек прекратился, и в мутных небесах блеснуло солнышко.
Самсонов вылез из Рафика и стал сходить в канаву по желтому виражу, воротя нос от мастерской. Боковым зрением он отметил, что работа там так и кипела, и около мостка ещё две машины дожидались своей очереди на ремонт. Настроения ему это не приподняло…
Открыв калитку, он протопал в свой дворик. Затем вошел в гараж с заднего входа и открыл ворота изнутри. Полковник к этому времени уже вышел из машины и торчал у капота.
Самсонов вернулся к Рафику, сел за руль, лихо развернулся у самого обрыва и начал сдавать машину задом вниз по откосу. Он виртуозно въехал в ворота своего гаража, затем вылез из кабины. Когда он закрывал ворота, Полковник также вошел в гараж. Самсон забрал бутылку водки из кабины, затем подошел к задним дверцам Рафика, открыл их и, положив руку на моток веревки, спросил:
– Как думаешь, выдержит? Не порвется?
– Да выдержит, выдержит, – успокоил друга боевой офицер. – Сколько там у тебя того весу? Как у воробья. Нужно будет только ладони тальком натереть, чтобы они не скользили.
Сравнение с воробьем не очень-то понравилось Самсонову, но он ничего не сказал. Дверцы Рафика он так и оставил открытыми, дверь в гараж тоже не запер – и это обстоятельство сыграло с ним впоследствии злую шутку.
Из хаты вышла Лёлька и, пользуясь тем, что погодка разгулялась, взяла метлу и начала мести двор. Мужчины протопали на кухню, уселись за столик, выпили по стопке за успех грядущего дела и Полковник, закусив квашеным помидором, сказал:
– А не стрёмно тебе будет – в твои-то годы! – и без страховки лезть? Нехай бы лучше твой зятек это дельце обтяпал.
– Хо-хо! Да шо они там умеют, молодые, зеленые! – ответил старый скалолаз. – Они же табака не нюхали, выросли, как те мимозы, в тепличных условиях. А я, в его годы, уже так горбатился во славу Родины… А он? Считай, до двадцати лет за мамкину юбку держался.
– Вот и пускай теперь займется настоящим мужским делом.
– Та я ж толкую тебе: мимоза! Выйдет на балкон – и у него уже голова кружится, как у той дамы с собачкой.
– А ты как – не сдрейфишь? – прищурился Люлька. – На попятный не пойдешь?
– Кто – Я? Хо-хо! – захорохорился Самсонов, выкатывая оловянные глаза. – Та я ж в Крыму на такие скалы лазил…
– Э, да шо там твой Крым, – Полковник пренебрежительно махнул пухлой ладонью. – Тоже мне горы нашел! Вот когда я воевал в Афгане…
Самсон блымнул на побратима гляделками, но промолчал – не время сейчас было выказывать ему свое недоверие. Люлька состроил серьезную рожу, как бы воскрешая в памяти дни былых сражений. (Хотя, как всем было известно, он воевал разве что со своей женой).
– … Идем мы, значит, по Кандагарскому ущелью, – начал свою сказочку свинопас. – А я же, тогда как раз отдельным батальоном спецназа командовал. Ага. Ну, и продвигаюсь я, значится, по боевому маршруту, в голове колоны на бэтээре. Когда… матка Боска! У самой обочины, на дереве, как та груша, подвешенная за ноги, наша медсестричка висит… Прикинь себе только этот афганский пейзаж: белый халат вниз завернулся… тело молодое, голое… и голова отрезана… и кровь, еще свежая, на землю капает. Ну, я своим орлам и говорю: «Ребята, тут пахнет жареным! Будьте предельно внимательны и осторожны: где-то рядом духи!» И – как в воду глядел!
– И шо?
– А шо! Не прошли мы и двести метров – как: тра-та-та-та-та-та-та!
– Мы ведем с собой кота… – выдал рифму Самсон.
– Засада! – крикнул Полковник. – Мины рвутся, духи поливают нас со скал свинцовым дождем! Меня автоматной очередью наискось прошило. Одна пуля сюда попала, другая сюда, а третья вот сюда вошла!
С этими словами боевой офицер, с весьма серьезным видом показывал, куда именно входили пули: одна угодила ему в сердце, другая – в легкое, а третья застряла где-то под ребром.
– И я ж, с такими ранениями, продолжаю вести бой! – горячился Полковник. – Высунулся из кабины своего ЗИЛа, вскинул калаш – и… на! Получай! Снял одного духа со скалы, другого, третьего! А до четвертого – блин, ну, никак дотянуться не могу, кабина мешает! Кричу водиле: «Давай, браток, прижмись к обочине, а то мне никак этого гада не срезать!» Водила мне: «Командир, там мины!» А я ему: «Отставить разговоры! Приказываю: сдать к обочине!» Он: «Есть, товарищ гвардии полковник!» Съехал он с дороги, я духа на мушку поймал и… фьють! Получай п-да на чай! И тут – сноп огня перед глазами… И все – больше ничего не помню. Очнулся уже в лазарете, весь порванный минными осколками в хлам. Целых два года меня потом по частям хирурги собирали, как тот кубик-рубик, пока я, наконец, сумел встать на костыли…
– Нда-а… – тягуче пробасил Самсонов. – Дела… А мне ведь тоже довелось хлебнуть этой кровавой каши – по самую завязку! Ты ж знаешь, после того, как Хрущев поцапался с Мао Цзэдуном из-за Сталина, я как раз на Даманском полуострове служил. И пошла срака на драку… Китайцы на нас как поперли! И их же там – видимо-невидимо, как той саранчи. И вот мы на них – в штыковую: «За Родину! За товарища Леонида Ильича Брежнева! Ур-ра!»
Пока мужчины травили эти байки, Лёлька домела двор до гаража и увидела в Рафике моток веревки. «Ну, наконец-то!» – подумала она. – Наконец-то, он прислушался к ее словам и соизволил купить!
Она вошла в гараж и стала рассматривать покупку.
Лёлька всегда относилась к умственным способностям мужчин скептически, а своего муженька – и подавно. И эта веревка была лишним тому подтверждением.
Ну, зачем, спрашивается, надо было покупать такой большой моток? Деньги девать некуда? И половины бы хватило с головой. И зачем такая толстая? Как теперь пришпиливать к ней белье – об этом он головой своей ослиной хотя бы подумал?
Мысль о том, что мужики – народ безалаберный, без масла в голове, принесла ей некоторое удовлетворение. Покачивая головой, и с косой с ухмылкой причмокивая губами, она пошла на кухню и взяла со стола нож. Между тем муж витийствовал:
– А и их же там – видимо-невидимо! И прут на нас, волна за волной… Ага. И тогда мой земляк, наш командир, майор Биденко…
– Вася, ты зачем такую толстую веревку купил? – вклинилась Лёлька, держа нож у живота. – Совсем уже из ума выжил?
– Давай, шагай отсюда, жен-щи-на… – скомандовал Самсон. – Ша-агом – арш! Ать, два!
Сдвинув плечами, Лёлька направилась к выходу. За ее спиной гудел внушительный голос мужа:
– И тогда наш командир, майор Биденко, поднял в воздух свою эскадрилью, и давай китайцев, как тех тараканов, сверху дустом травить…
Лёлька подошла к Рафику и отрезала кусок веревки.
Полковник встал со стула. Держа стопку у груди и подпирая стол своим могучим командирским животом, он протянул побратиму грубую солдатскую ладонь. Самсонов, вооруженный такой же стопкой, поднялся навстречу командиру отдельного батальона спецназа гвардии подполковнику Люльке. Фронтовики сцепили руки.
– Мы – солдаты! Боевые офицеры! – заговорил Полковник. – Мы прошли огонь и воду, и медные трубы… За нашими плечами Афган и Даманский, смерть и кровь… Так давай же, дружище, выпьем за наше фронтовое братство… За чистое небо над нашими головами. И чтобы нашим детям никогда не довелось испытать того, что пережили мы – афганцы и доманцы!
Мужчины выпили стоя. Сели. Самсон стал занюхивать боевой мужской напиток маринованным огурцом.
– Вася, – сказала ему Лёлька, вновь появляясь на кухне, – пойди, помоги мне веревку привязать.
– Шо? Какую там еще веревку? – отмахнулся муж. – Не морочь голову! Иди, шагай отсюда своей дорогой, дай нормально посидеть.
Когда она вышла за дверь, он протянул – солидно, густо:
– Вот лихоманка на мою голову взялась!
Видя, что от подвыпившего мужа проку нет, Лёлька вынесла скамеечку из сеней, поставила ее под старый абрикос, встала на неё и привязала один конец веревки к толстой ветке дерева, а другой прикрепила к газовой трубе на другом конце двора. Затем принесла ковер, перекинула его через веревку и стала выбивать пыль. Фронтовики допили водку и от военной тематики перешли к вопросам политического характера. В результате полуторачасовой дискуссии они пришли к единодушному мнению: все вокруг, начиная от президента и оканчивая чиновниками на местах – жулики и проходимцы, после чего Полковник вспомнил, что ему пора кормить свиней и ушел. Самсон прикорнул с полчасика на тахте и стал собираться на дело.
– Ты куда это намылился? – спросила Лёлька.
– Да надо поехать котов покормить… – пробасил Самсон.
– Та шо, их нельзя будет завтра покормить, чи шо? – пожала плечами жена. – Сидел бы уже дома. Ты же наклюкался, как тот Зюзя.
Это был дельный совет: в таком состоянии ему не следовало садиться за руль. Но это был женский совет, и Самсоныч им пренебрег.
Итак, он надел униформу цвета хаки, купленную им когда-то по случаю на базаре, взял старую сумку со змейкой и вышел во двор. Двигаясь к гаражу, он едва не задел головой ковер, висевший темным прямоугольным пятном перед окном хаты, однако внимание на это не обратил. Он протопал к Рафику, положил в сумку в багажник рядом с веревкой, закрыл дверцы машины, открыл ворота и выехал по виражу на столбовую дорогу. Минут через пятнадцать он уже благополучно подкатил к нужному дому, припарковал Рафик во дворе, подальше от подъезда бизнесмена. Затем вышел из автомобиля, переложил моток в сумку, застегнул ее на змейку, и направился к дому. Код замка ему был известен, но воспользоваться им не пришлось – входная дверь оказалось не запертой. Он вошел в подъезд, поднялся по лестнице на четвертый этаж, никого, не встретив. Открыл дверь в квартиру зятя, вошел в прихожую. Навстречу ему устремились два кота: один дымчатый, с белым животом, а второй – с мохнатой рыжей шерстью. Подняв хвосты трубой, они утробно замяукали, отираясь о его ноги.
– Сейчас, сейчас, – сказал Самсон. – Ишь, оглоеды.
Он закрыл за собой дверь на ключ и положил его в карман куртки. Пока все шло, как по нотам.
Сопровождаемый котами, вьющимися у его ног и встающими на дыбы, словно кони, Самсонов проследовал к буфету, открыл дверцу, взял с нижней полки распакованную пачку Вискаса и щедрой рукой насыпал гранулы в пластмассовую миску на полу; коты с урчанием накинулись на еду.
Самсоныч помыл руки, поднял сумку с пола и перенес ее на балкон.
Было начало девятого, а операцию он задумал провести ближе к полночи, когда жильцы улягутся спать. Он вскипятил воду в чайнике, заварил чай и принялся чаёвничать. В буфете – весьма кстати – нашлись и баранки. Затем он перешел в гостиную, включил телевизор и уселся перед ним в кресло. Вскоре к нему присоединились и коты. Они запрыгнули ему на колени и, хорошенько утоптав их лапами, улеглись на них, словно на перину.
Самсонов сидел в кресле, положив рядом с собой пульт управления и, поглаживая котов, смотрел на голубой экран. Когда начиналась реклама, он тут же переключался на другой канал. После новостей он стал смотреть кинофильм Ва-банк. Там одному типу подкинули кучу денег, ограбив его же собственный банк, и полиция упекла его за решетку. Все это было проделано на высшем уровне… Что ж, сегодня Василий Семёнович тоже идёт ва-банк!
Кинофильм окончился уже около полуночи. Самсонов выключил телевизор и вышел на балкон. Свет он включать не стал, не желая себя обнаруживать – достаточно было и тех отблесков, что падали на балкон из приоткрытой двери гостиной. Почти все окна были погружены в темноту – лишь кое где желтели пятна света.
Самсонов перекрестился.
Он вынул из сумки верёвку и намертво привязал один конец к стойке каркаса. Подергал её. Узел был надежен. Почудилось ли ему, что с веревкой было что-то не ладно? Мысль эта промелькнула в его голове, и упорхнула, как птичка – не даром же говорится, когда Господь Бог желает наказать кого-то, Он помрачает его рассудок.
Старый альпинист поднял моток веревки и перебросил его через бетонное ограждение в ночную темноту.
8
Друзья вышли из кафе. Город уже окутала вечерняя мгла, но у пирожковой еще светили фонари – осколки ненавистного совкового режима. Через два-три квартала, если шагать в сторону острова, (а именно туда и направлялись наши приятели) все погружалось во тьму.
Санек витийствовал:
– Материя – это объективная реальность, данная нам в ощущениях! – его палец взмыл к небесам.
– Кем, батенька? – уточнил, слегка покачиваясь на нетвердых ногах, Толкачёв.
– Что – кем?
– Ну, реальность? – втолковывал Юрий Николаевич. – Данная – кем?
– А-а… Понял… Я ухватил твою мысль! – радостно захихикал Санек. – Я понял тебя, черт побери! Ты – неисправимый идеалист. Так и норовишь мне подбросить свою идейку о Боге.
– Так без него ж – никак.
Санек приподнял пухлую ладонь.
– Погоди. Не сбивай меня с панталыку. Так вот, – продолжал развивать свои блестящие идеи бывший криминалист, размахивая пальцем и не слушая возражений своего оппонента, – материя – это объективная реальность, данная нам в ощущениях. Верно? Еще дедушка Ленин сказал. Хи-хи. Или, может быть, Гегель. Или Гоголь. Или Салтыков Щедрин. Какая на хрен разница. Не суть важно. И что же вытекает из этого постулата, дружище?
– И что?
– А вот что. Реальность дана нам в ощущениях. Верно? И, следовательно, она воспринимается органами наших чувств?
– Ну, и? Дальше-то что?
– Пощупал девушку за сиську – значит, она есть, существует реально. Посмотрел на этот столб – он тоже есть. Так?
– Ну?
– Значит, сколько в мире воспринимающих сознаний – столько в нем и объективных реальностей. Верно я трактую? – продолжал Санек. – Ну-ка, найди-ка в моих логических построениях слабое звено?
– И что же из этого вытекает?
– А то. Вот смотрю я на тебя: ты есть. Закрыл глаза – и тебя уже нет. Хи-хи. Улавливаешь мою мысль?
– По-моему, Санек, последние сто грамм были тебе уже лишними.
Они прошли с полквартала и Пушилин становился, как вкопанный: по-видимому, еще одна блестящая идея залетела в его буйну головушку. Он ткнул Толкачеву пальцем в грудь:
– Тэк-с… Слушай меня внимательно, я дважды повторять не стану! Это по поводу твоей автомастерской… Так вот, тебе необходимо провести в ней структурную реформу, понятно? – Санек приблизил палец к носу своего друга и начал вычерчивать возле него разнообразные дуги. – Усилить исполнительскую дисциплину. Это раз. Перенаправить финансовые потоки из карманов своих слесарей в свой карман. Это два. И тогда – ручаюсь тебе рыжей головой Чубайса – эффективность твоего производства вырастет как минимум втрое!
Удивительно, до чего резво прыгали в его голове мысли-скакуны.
– А десять процентов от прибыли – мне, – безапелляционно заявил старый криминалист.
– Это за что же ещё?
– А за то, что я указал тебе выход из системного кризиса.
– Ладно, – сказал Толкачев. – Замётано. С такими парнями, как ты, лучше не связываться, а отстегнуть им, чего требуют, чтоб не иметь проблем.
– Верно мыслишь, братишка, – сказал Санёк. – Мы люди солидные, и чикаться с тобой не станем.
– Знаю.
– Откуда?
– От верблюда.
– И все-таки?
– Да уж приходилось иметь дело с вашей конторой…
– Неужели? И давно?
– На заре перестройки.
И старый криминалист попался на этот крючок:
– Юрок, давай без протокола… как филолог филологу… А как это было?
– Ага, подпоил меня, и думаешь, что я тебе так всё и выложил? Нашел ботаника!
К этому времени они уже дошли до кинотеатра имени Павлика Морозова – единственного во всем городе детского кинотеатра, ныне перепрофилированного под костел. Здесь уже царила тьма Египетская.
– Не, Юрок… без протокола…
– Ну, ладно… – как бы нехотя, уступил Юрий Николаевич. – Союз уже все равно лапти сплёл. Думаю, теперь можно и рассекретить…
И он стал рассказывать другу строительную байку с длинной седой бородой.
– В общем, дело было…
– В Тамбове? – не удержался Пушилин.
– Не перебивай. Еще слово вянешь – и я уйду в полный отказ.
– Молчу, молчу, как рыба!
– Так вот, дело было в конце девяностых. А тогда, как ты помнишь, из всех тараканьих щелей повылазили всякие засранцы и стали верещать о тоталитарном режиме в ЭТОЙ СТРАНЕ, а также поливать дерьмом всю нашу историю, начиная от великой княгини Ольги и оканчивая Брежневым. Нашу газетёнку прикрыли, как не соответствующую вонючим веяниям нового времени, а меня нажали на крестик. И что же оставалось делать бедному газетчику, скажи? Потыкался я, помыкался… Гляжу, на филологов в этой буче, молодой и кипучей, ажиотажного спроса пока не наблюдается и в обозримом будущем не предвидится. А семью-то кормить надо. Попробовал я, было, с одним оборотистым дядей огурцами в стольном граде Киеве торговать – да только торгаш из меня вышел никудышный. Двинулся я тогда на стройку, потаскал кирпичи, помешал раствор во всю силушку свою молодецкую… В общем, присмотрелся я, как там колесики крутятся, и зарегистрировал свой кооператив. Арендовал в одном полу-подвальчике комнатенку под офис, провел туда телефон…
– И бородку приклеил, как Ленин в семнадцатом году, – вставил Пушок.
– Ну да. И бородку прилепил, и пиджачок малиновый нацепил… В общем, зарисовался под крутого бизнесмена. И вот звонит мне однажды какой-то змей-Горыныч, интересуется, делаем ли мы сантехнические работы. А как же, отвечаю ему, это же как раз наш профиль! Отличненько, говорит этот змей. Нашей организации, мол, требуется отремонтировать систему отопления и канализации. Можете Вы выполнить эту работу? Ноу проблем, отвечаю, диктуйте адрес… Ну, он и диктует: «Чекистов 6». Я поначалу было, и не врубился даже, что это за контора и спрашиваю у него: «А что это за организация такая?» Ну, это не важно, шифруется змей. Придете – увидите.
В общем, договорились о встрече. Прихожу. Гляжу, старинный особнячок такой на углу стоит, чем-то на синагогу смахивает. А перед ним – высокое крылечко крендельком. Поднимаюсь по ступенькам. Вижу, на дверях табличка: «Комитет Государственной безопасности».
– Опаньки! – думаю. – Вот это я влип!
И, знаешь, Санек, уже где-то на генном уровне срабатывает: валить отсюда надо, пока не повязали. И только я включил заднюю скорость – как чувствую, меня сзади кто-то под локоток: цап-царап! Оборачиваюсь… стоит за мной какой-то змей неопределенного возраста, безликий такой, скользкий, как тень отца Гамлета, в сером костюмчике, с серым прыщеватым лицом, в галстуке-дудочке, смахивающим на шнурок от сливного бачка, и с тонкой папкой в руке. Спрашивает:
– Вы из кооператива Эос?
Пока не завели в подвал и не начали там рвать зубы плоскогубцами, или выжигать звезду каленым железом на лбу, сразу делаю чистосердечное признание: да, это я.
– Вот и славненько, – шипит змей. – Пройдемте.
Делать нечего: вошел я с ним в это волчье логово, а у самого земля под ногами горит – но вида не подаю.
– Как у Штирлица в подвале Мюллера, – дополнил Пушок, – когда арестовали радистку Кэт.
– Ну да, типа того.
– А как, ты сказал, называется твой кооператив? Эрос? – Санек довольно замигал глазами. – Хи-хи-хи. Обитель разврата и эротических наслаждений, не так ли?
– Не Эрос – а Эос, – поправил его Толкачёв.
– А в чем разница, я не пойму?
– Гомера читать надо, а не труды Маркса и Фейербаха. Эрос – это божество плотской любви. А Эос – богиня утренней зари. Просекаешь разницу?
Юрий Николаевич вскинул над головой руки и, чуток пошатываясь, продекламировал:
Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос!
– То есть, ты хочешь сказать… погоди, погоди… ты хочешь сказать, что твой кооператив встал из чубайсовского мрака, как богиня утренней зари?
– О! В самый корень зришь! – сказал Толкачёв и пожал руку Саньку. – Как Айвазовский.
– Почему Айвазовский?
– Не знаю. Просто всплыла такая ассоциация.
– Ну да. У натур творческих такое случается… И чем же там всё дело окончилось?
– Ну, в общем, побродил я с ним по их казематам, он мне и говорит: «Ну, так что? Беретесь вы нашу систему реанимировать?» «А как же! – отвечаю ему бодрым тоном, а рука уже сама тянется к виску, чтоб козырнуть. – Мы ей такие припарки поставим – вмиг оживет!» «Вот и чудненько, – говорит чекист. – И когда же вы сможете приступить?»
Почесал я за ухом, и сдаю чуток назад. Ну, для начала, говорю, надо составить дефектную ведомость, согласовать с вами смету, заключить договор… В общем, давайте поступим так: я подошлю к вам своих спецов, пусть они тут все обстукают, обнюхают, а там уже и определимся.
Беседуя, таким образом, товарищи дошли до хлебного магазина на стыке улиц Суворова и Горького. Поскольку на Суворова проезд машин запрещен, все это время приятели шагали по центру улицы. Однако же с того места, где Суворовская вливается в улицу Горького, уже шло встречное движение транспорта, и по этой причине друзья были вынуждены сойти на тротуар.
И это – очень важный момент в нашем повествовании, на котором следует остановить особое внимание. Приятели, повторяем, шагали с левой стороны от проезжей части улицы, и причем двигались они в полнейшей темноте, и лишь свет фар ехавших навстречу машин временами подсвечивал им дорогу. Помахивая желтым портфелем, Толкачёв продолжал травить свою байку, а Санек давал весьма остроумные комментарии.
– … И вот посылаю я на следующий день в это волчье логово двух сантехников, Васю-сварщика и Толю-слесаря – мол, вы там разведайте, что к чему, и доложите обстановку. Задача ясна? Ясна, говорят.
Являются мои орлы, часа этак через три – носы курносые повесили, как куры мокрые. Ну, и как там, спрашиваю у них, прошла разведка боем?
Они – молчок. Я – на них:
– Что глаза прячете? Провалили задание?
Тут Вася-сварщик выступает вперед и говорит:
– Вы как хотите, Юрий Николаевич, а мы туда больше ни за какие коврижки не пойдем. Вплоть до увольнения. И уже заранее написанные заявления мне на стол кладут.
Начинаю у них выяснять, в чем дело. И постепенно вырисовывается такая картина… Ты бывал когда-нибудь в КГБ?
– Свят-свят! – Пушок осенил себя крестным знамением. – Бог миловал…
– Ну, так я тебе сейчас все обрисую. Здание у них помпезное, старинное, наверное, у буржуя какого-то после революции реквизировали. Коридоры широкие, а потолки высокие – даже если со шваброй в руке подпрыгнешь, все равно не достанешь…
– Образно, чёрт, излагаешь, – восхитился Санек. – Прям как Эмиль Золя…
– … и с лепниной под старину, – продолжал живописать Толкачёв, – и лестница между первым и вторым этажом, как в нашем драмтеатре: широкая, монументальная. И вот гляди теперь, какая эпическая сцена разыгрывается в стенах этого особняка.
Толя-слесарь двигается по первому этажу. А Вася-сварщик – по второму. Ну, и шагают они себе, водопроводными ключами по трубам стукают – стук, стук.
Потом сходятся у лестницы – один наверху, а второй внизу. Толя снизу и кричит:
– Эге! Да тут вся система прогнила!
А Вася сверху ему и отвечает:
– И у меня тоже! Все сгнило в хлам! Тут уже бесполезно что-то ремонтировать, надо всю систему менять!
И вот объявляется на верхней площадке этакий фрукт: некий ясноглазый мужчина в неброском костюмчике, и с чеканным профилем. И приглашает моих сантехников зайти к нему в кабинет. Садиться им не предлагает, сам же усаживается на стул за письменным столом и вонзает в них, словно удав в кроликов, холодный неподвижный взгляд. Затем вкрадчиво так приступает:
– Так какая система, вы говорите, прогнила?
– Канализационная, – пожимает плечами Вася. – Да и отопительная тоже на ладан дышит.
– Так, так… – говорит ясноглазый, покачивая головой. – Канализационная, значит, говоришь… И отопительная тоже… И их, значит, менять пора?
– Ну да.
– А, может быть, вы у какую-нибудь другую систему имели ввиду?
– Какую?
– Нашу, Советскую систему, – возвышает голос чекист. – Или вы полагаете, что тут одни божьи одуванчики собрались? И мы ваших скрытых подтекстов не понимаем? Да вы знаете, куда вы попали!? Да я вас…
Тут Толкачёв топнул ногой – и исчез, словно невидимка в сказке Шехерезады.
– Юрок! – озираясь по сторонам, встревожено воскликнул Пушилин. – Ты куда подевался? Ау!
На дороге появилась машина. Она осветила часть тротуара, и в свете ее фар старый криминалист увидел у своих ног провал открытого колодца. Затем из него выросла рука с желтым портфелем. За нею появилась голова Толкачёва. И, наконец, навалившись локтем на тротуар, Юрий Николаевич начал выбираться из расставленной ему ловушки.