Глава двадцать первая
Конфеткин размышляет
На определенной стадии почти любого расследования наступал момент, когда Конфеткин не мог решить, в каком направлении ему двигаться дальше. Казалось, информации накапливалось более чем достаточно, и ключ к разгадке лежит где-то рядом. И все-таки прийти к каким-то конкретным заключениям было не так-то легко. Из всего обилия разрозненных фактов следовало выделить главное, отсеять ненужное, подчас лежащее на поверхности и заслоняющее самую суть. Тут важно было не ошибиться, не пойти по ложному следу, упустив драгоценное время.
В подобных случаях комиссар становился угрюмым и раздражительным. Он как бы отстранялся от следствия и замыкался в себе, пытаясь взглянуть на дело под новым углом зрения. Ни Бублик, ни Сластена в такие минуты старались не попадаться ему на глаза. Они прекрасно понимали, что их шеф бьется над разрешением какой-то важной тайны и попросту не замечает ничего вокруг.
В такие минуты Конфеткин начинал «чудить». Желая охватить проблему целиком, во всей ее глубине, он запирался в чулане, или залазил под стол и часами сидел там, отрешенно разглядывая какой-нибудь пыльный угол. Подспудно в его сознании шел сложный психофизический процесс. Но он протекал не на уровне сухого логического мышления, а в сфере интуиции, эмоций и парадоксальных озарений.
В теплую погоду, когда на деревьях уже распускались листочки, Конфеткин любил вылезти из окна своего кабинета, взобраться по ветвям старого каштана, росшего неподалеку, почти на самую макушку дерева и сидеть там, в компании с воробьями, позабыв обо всем на свете и рискуя свалиться вниз. Сластена и Бублик в такие моменты бродили по дворцу Правосудия на цыпочках, затаив дыхание.
– Ну что? – тихо спрашивал Сластена у Бублика. – Все еще сидит?
– Тсс! – шептал Бублик. – Комиссар размышляет…
Вот и сейчас с комиссаром Конфеткиным происходило нечто подобное. События развивались стремительно. Казалось, еще немного, и комиссар ухватит за хвост какую-то ускользающую мысль. Но…
– Бублик! – позвал своего подчиненного комиссар в приоткрытую дверь.
– Да, шеф, – откликнулся Бублик, появляясь в дверях кабинета.
– Принеси из чулана ведро и две колотушки.
В то время как Конфеткин отдавал это распоряжение, во Дворец Правосудия пришел папа Карло. В холле, за столиком вахтера, сидел папаша Бегемот и читал Тарабарские Ведомости. Увидев уже знакомого ему посетителя, он приветливо взмахнул рукой:
– А, это вы, старина. Проходите. Комиссар как раз у себя.
Когда старый шарманщик вошел в кабинет комиссара, он увидел там странную картину. Комиссар Конфеткин восседал за своим письменным столом, с ведром на голове, а Бублик и Сластена что есть мочи молотили по нему колотушками. По кабинету плыл ритмичный звон: «бом, бом, бом…»
Папа Карло застыл на пороге с открытым ртом. Казалось, с его уст был готов слететь какой-то вопрос. Бублик предостерегающе поднял руку. Через некоторое время комиссар дал знак отбоя и ведро было снято с его головы. Он посмотрел на посетителя обалделым взглядом, мотнул головой и, кажется, наконец-то узнал его.
– А, это вы, старина, – протянул комиссар, дословно повторяя слова Бегемота.
– Да, – сказал папа Карло. – Я зашел узнать, что слышно о моем сынишке.
Что мог ответить Конфеткин несчастному отцу? Что следствие идет? Что ситуация под контролем?
– Его видели у харчевни трех пескарей, – сообщил комиссар. – Но, к сожалению, ваш сын ускакал куда-то на петухе и теперь его местонахождение нам неизвестно.
– Значит, он жив! – воскликнул, с надеждой в голосе, папа Карло.
– Да. Вы знаете синьора Карабаса Барабаса?
– Почему вы спрашиваете меня о нем? Он что, замешан в этом деле?
– Возможно.
– Ну, мы с ним люди разного полета, – сказал шарманщик, почесывая за ухом. – За Карабасом стоят крупные силы. Ему везде зеленая дорога. Министерство культуры! Министерство образования! Они давят на директоров школ и заведующих детскими садиками. Те – на воспитателей и учителей. В итоге родители сдают денежки на билеты – и дело в шляпе! Мальцов строем загоняют на спектакли Барабаса. А что я? Куда я ни ткнусь со своей старой шарманкой – мне везде от ворот поворот.
Комиссар почесал нос.
– Ладно. На рассвете будьте у харчевни «Трех пескарей». Буратино наверняка находится где-то поблизости. Возможно, завтра нам удастся выйти на его след.
Пусть лучше примет участие в розысках сына, решил комиссар. Во всяком случае, для него это будет лучше, чем сидеть в бездействии, ожидая у моря погоды.
После ухода шарманщика он сказал инспекторам:
– Приведите сюда кота Базилио и лису Алису. Они отираются где-то у харчевни «Трех Пескарей». Если потребуется – надавите на хозяина этой норы, уж он-то точно знает, где их найти. Посадите кота и лису в отдельные камеры и ничего им не объясняйте. Я разберусь с ними позже, как только освобожусь. Затем сходите к пруду и пригласите ко мне госпожу Тортиллу. Сделайте это поделикатней, думаю, старушка не откажется нам помочь.
Конфеткин мрачно нахлобучил на голову шляпу.
– А можно я возьму ваши сапоги-скороходы, комиссар? – сказал Сластена с загоревшимися глазами.
– Боюсь, они мне и самому вскоре понадобятся, – проворчал комиссар.
Как много, однако, значения они придают всей этой атрибутике, подумал он. И никак не могут постичь той азбучной истины, что в работе сыщика это – далеко не самое главное.
Домой Конфеткин возвращался уже в сгущающихся сумерках. Темнело в эту пору года очень рано, вот-вот должны были зажечься фонари. Прохожие плыли мимо него, как сказочные тени. У каждого из них, подумал он, была своя жизнь, свои тайны. Каждый из этих людей являлся настоящей вселенной. И эти вселенные, эти таинственные, непостижимые миры, были связаны невидимыми нитями с другими, подобными им, мирами…
Комиссар хотел отвлечься от обуревавших его мыслей, но все было тщетно. Перед его внутренним взором проплывали фигуранты по делу: плутовка Алиса, прожженный мошенник Базилио, старый пьяница по прозвищу Сизый Нос, так и не сумевший оправиться от удара, нанесенного ему вероломной невестой много лет тому назад…
Имел ли он право осуждать его? Как поступил бы он сам, окажись на его месте? Комиссар так и не сумел ответить на этот вопрос.
Люди искусства вообще слеплены из какого-то странного теста. Чуткие, легко ранимые, они порою так импульсивно реагируют на булавочные уколы судьбы… Взять того же Пьеро. Натура тонкая, возвышенная, с глубоким внутренним содержанием… Одним словом – поэт. Но измени ему красавица Мальвина с каким-нибудь заезжим прохвостом – и трудно спрогнозировать, как он себя поведет…
К своему дому комиссар подошел уже при свете фонарей. Он проживал с отцом, матерью и сестрой Любой в небольшой квартире. Сестре исполнилось 13 лет, и она была ужасной задавалой. Особенно нравилось ей, на правах старшей сестры, воспитывать комиссара и читать ему нотации. Иной раз она позволяла себе такой легкомысленный тон, каким не говорила с ним даже мама. А ведь комиссар был далеко не юн – в позапрошлый четверг они всей семьей справляли его одиннадцатилетний юбилей…
Едва лишь он переступил порог квартиры, как сразу же услышал иронический оклик сестры:
– Эй, комиссар! Как там расследование? Нашел Буратино?
Обычно Конфеткин снисходительно относился к шпилькам сестры, прекрасно сознавая, что она – всего лишь слабая девочка. Но иногда, когда расследование какого-нибудь особенно запутанного дела заходило в тупик, он превращался в настоящего зверя. Взгляд его становился угрюмым, и в такие минуты казалось, что он был готов всех покусать.
Ни слова не ответив сестре, Конфеткин круто развернулся на каблуках и, рассерженно хлопнув за собой дверью, вновь вышел из дома.
Он спустился во двор и присел на краю песочницы.
Детвора уже разошлась по домам, зажглись электрические фонари, и густые тени пролегли под крупнопанельными домами. Он тупо смотрел на светящиеся прямоугольники окон, пока его мысли снова не приняли прежнее направление.
О чем умолчал в разговоре с торговцем лечебными пиявками Карабас Барабас в ту темную ночь, когда Пьеро выскочил из его окна и ускакал верхом на зайце? Какие тайные пружины двигали доктором кукольных наук? И почему он с такой легкостью отдал Буратино пять золотым монет, хотя минуту назад был готов швырнуть его в пылающий камин?
Все это было, так или иначе, связано с каморкой папы Карло… Вернее, с холстом, на котором был нарисован…
И тут комиссара осенило! Все сложилось в единую, цельную и ясную, картину.
Он порывисто встал с края песочницы. Следовало немедленно нанести визит к старому шарманщику. Теперь комиссар был убежден, что там, за старым холостом с нарисованным очагом…
Но в этот момент к нему подлетела сорока и что-то взволнованно затрещала ему на ухо.
Продолжение 22 Тайна золотого ключика