Глава шестая
Небесный город
По мосту цокали копыта. Комиссар приподнялся на локте и увидел, что мимо него проезжает карета, запряженная тройкой гнедых лошадей. Ее сопровождал казачий эскорт. Рослые воины сидели на холеных конях – двое спереди, и двое позади кареты. На боках у них болтались сабли, а за спинами висели винтовки с примкнутыми штыками. На козлах восседал кучер в овчинном тулупе. Кортеж поравнялся с комиссаром, и в окне кареты проплыл профиль старой важной дамы с вздернутым носом, затененный вуалеткой.
В облике дамы, скрытом вуалью, проглядывало нечто надменное, хищное, злое, и от неё в сердце Конфеты вдруг дохнуло ледяным холодком.
Преодолевая вялость, он поднялся на ноги. Карета удалялась. Над мостом всплывало бледное белое солнце. Сквозь дымку облаков сеялся холодный утренний свет. Воздух был туманным, теплым – в пальто становилось уже и жарковато.
Конфеткин провел рукой по чугунным перилам… Лестницы, по которой он совершил свое восхождение на небеса, уже не было. Внизу плескалась река, и Конфета был готов поклясться бородой Карабаса Барабаса, что уже бывал на этом мосту много раз. В дни своего детства он каждым летом бегал по нему купаться на ковш. Правда, в те времена на проезжей части лежал асфальт, а не брусчатка, да и решетка, набранная из стальных квадратных прутьев, имела совсем иной вид…
Он перегнулся через ограждения и посмотрел вниз. Бетонные быки, на которых покоился мост, оставались все теми же, что раньше…
Он выпрямился, пожал плечами, и двинулся по тротуару за удалившейся каретой.
У него не оставалось сомнений, что он шагает по мосту, соединяющему старую часть города с островом. Мост поменял свое убранство. Он оделся в старинные мостовые и изящные ограды, но, тем не менее, это был всё тот же мост.
На середине моста Конфета остановился.
Под ним извивалась знакомая река. На ее левом берегу лежало небольшое озерцо, соединенное с руслом кривым узким рукавом. За протокой виднелись огороды.
Сколько раз в дни своего босоногого детства он переплывал с дружками через этот ручеек и делал налеты на огурцы и помидоры, росшие на огородах? А иной раз они заплывали на самую середину речки и таскали с проплывавших мимо барж большущие полосатые арбузы.
А вон и лодочный причал! Только теперь на нем вместо дюралевых плоскодонок чернеют стародавние шлюпки и баркасы. А вдали, в том месте, где река вливается в залив, стоит у пристани красивый парусный фрегат!
Туман стал редеть, серебристое солнце всплывало всё выше.
Конфеткин спустился с моста и оказался на площади. На ней он не увидел ни троллейбусных остановок, ни магазинов и кафе. Повсюду сновал мастеровой люд в одеждах давно минувшей эпохи, во многих местах стояли наковальни, тут и там звенели молотами кузнецы.
Он миновал «Кузни» и двинулся дорогой, ведущей к его дому. Улица уходила в гору и была намного шире, чем он ожидал. До дома, где он жил еще до переезда в новый микрорайон, было рукой подать.
Комиссар свернул на улицу Качельную, и впервые усомнился в реальности происходящего.
Ведь раньше на Качельной теснились неказистые домишки, с маленькими двориками за черными дощатыми заборами. Теперь же перед ним лежал широкий проспект в канве многоэтажных зданий, и их красивые старинные фасады тянулись вдаль ровными параллельными линиями. По проспекту расхаживал городовой в шинели до пят, с саблей на боку; впереди поспешно шагал по своим делам юноша в студенческой куртке…
Дойдя до конца квартала, Конфеткин вознамерился свернуть в свой переулок, извилисто сбегающий в кривую улицу с глубокой балкой, и… остановился, как громом пораженный.
Переулка не было!
На его месте пролегал широченный бульвар. Он поднимался по отлогому склону холма, и на его вершине стояла белокаменная церковь. Утреннее солнце разбрызгивало свои лучи на золотистые купола с крестами, и небеса над ними казались наполненными невидимой жизнью.
Зазвенели колокола, и сердце Конфеткина омылось чистой трепетной волной. На душе стало светло и празднично. Он почувствовал невероятный прилив добрых нежных сил. Ему захотелось сейчас же пойти в эту обитель Бога и внимать под ее высокими сводами чистому звону колоколов и благочинному пению певчих.
Так почему же он не повернул к храму, а прошел мимо него? Осознавал ли он уже тогда, что его миссия в другом? Что он должен спуститься в самые потаенные провалы мрака? И там, в этих цитаделях зла, насилия и лжи вступить в борьбу с исчадиями богоборческих сил?
Как бы то ни было, он прошел мимо храма на холме и, пройдя еще немного по бульвару, остановился у здания, похожего на казино или отель. На крыльце, у двустворчатых дверей с черными узкими стёклами, стоял элегантный господин в цилиндре и визитке. Его лицо показалось Конфете как бы вырезанным из куска темного дерева. В руках, обтянутых белыми перчатками, щеголь держал трость с золотым набалдашником.
Едва коснувшись взглядом незнакомца, комиссар понял, что тот ходит кривыми дорожками зла. Не был ли этот франт налетчиком, бандитом с большой дороги? И не стоял ли он тут вместо, так сказать, вывески для простаков, кричащей всему миру о некой респектабельности зла?
Комиссар взошел на крылечко, отворил двери с узкими черными стеклами и попал в просторный зал.
Два официанта, в малиновых рубахах на выпуск, лавировали между столиками клиентов. Конфеткин поискал взглядом свободное место и, не найдя такового, подсел к человеку, читавшему газету. Почти сразу возле комиссара возник официант с полотенцем на левой руке. Он почтительно склонил голову с прилизанными волосами, разделенными надвое ровным пробором:
– Чего изволите?
– Стакан клюквенного соку.
– Не держим-с.
– Тогда чай.
– С баранками-с?
Конфеткин на секунду задумался.
– Давайте.
– Сей момент-с!
Человек напротив высунул из-за газеты нос и метнул на Конфеткина острый проницательный взгляд. Конфеткин заметил, что лицо у него было хитрое, плутоватое, и ему показалось, что он прикрывается газетой, как ширмой.
Принесли чай с баранками.
Конфеткин перелил его из чашки в блюдечко, подул, чтобы остудить, и стал чаевничать. Баранки были свежими и вкусными.
Незнакомец по-прежнему таился за газетой.
Отрывая взгляд от блюдечка, комиссар всякий раз видел одну и ту же картину. Разворот газеты, напечатанный стародавним шрифтом. Грубые пальцы незнакомца с траурной каймой грязи под ногтями, сжимающие ее за края; несвежие манжеты, торчащие из коротких обшлагов пиджака…
Наконец незнакомец сделал вид, что отвлекся от чтения, небрежно бросил газету на стол и фамильярно хохотнул, приглашая Конфеткина к диалогу:
– Ну и дела-с! Совсем свет свихнулся! Уже и не поймешь, в каком мире мы живем! Вот, извольте-ка почитать, что здесь пишут-с!
Комиссар потянулся было к газете, но вдруг заприметил в глазах незнакомца какое-то напряженное напряжение.
– Берите, берите! – воскликнул тот, уловив колебания комиссара. – Не стесняйтесь! Тут есть одна весьма занимательная статейка о княгине Кривогорбатовой!
– Благодарю покорно, – вежливым тоном ответствовал комиссар. – Чуть-чуть попозже. А то ведь так и чай остынет-с.
Он поднес блюдечко к губам и стал потягивать чай, продолжая изучать своего собеседника.
На нем был грубошерстный поношенный пиджак цвета спелого абрикоса со светлыми крапинками, под которым виднелась измятая рубаха в желтый горошек со стоячим, облегающим горло, узким воротничком. Лицо – лоснящееся, открытое и насмешливое. Конфеткин тут же решил, что на ногах у него непременно должны быть сапоги, сбитые в щегольскую гармошку на голенищах. И что он непременно курит какие-нибудь особенно вонючие папиросы.
К какому сословию мог принадлежать этот тип? Из учебников по истории комиссар знал, что когда-то подобных людей называли разночинцами. В их среде бывало немало неудачников с непомерными амбициями. В Бога они не верили, авторитетов не признавали и были отпетыми материалистами. Многих из них отчисляли из учебных заведений за неуспеваемость, и тогда они становились пламенными революционерами. Подобные нигилисты любили ниспровергать все на свете, поскольку созидать не хотели, да и не умели.
Между тем человек в абрикосовом пиджаке вынул из кармана портсигар и, достав папиросу, принялся разминать табак толстыми пальцами:
– А вы, простите, по какой части будете? – как бы между прочим, осведомился он.
И, чиркнув спичкой, закурил. Над столиком поплыли клубы вонючего дыма. И тут кто-то как бы шепнул комиссару на ухо: «среди подобных фруктов нередко встречались и провокаторы…»
Подув на чай в блюдечке, Конфеткин ответил:
– Гимназист.
– Прекрасно! – возбужденно воскликнул его визави. – Великолепно! Надежда отечества! Наша прогрессивная молодежь! Разрешите пожать вашу руку!
Он радостно захихикал и полез к комиссару со своим рукопожатием, подмигивая с видом заговорщика.
Не успел Конфеткин и рта открыть для ответа, как его визави вскинул руку ладонью вперед и перешел на таинственный шепот:
– Т-сс! Молчите! Здесь полно чужих ушей! Сатрапы самодержавия рыщут повсюду!
Его глаза воровато забегали по залу. Он подсунул газету поближе к Конфеткину:
– Вот, почитайте-ка, о чем тут пишут! Наши рабочие истощены, они голодают, живут в антисанитарных условиях, а в это самое время госпожа Кривогорбатова дает бал в своем особняке на триста персон! Ну-с, что вы на это скажете, молодой человек?
В этот момент на улице ухнул взрыв, и в зале задребезжали стекла. Все замерли в немом напряжении. Человек в абрикосовом пиджаке нервно заерзал на стуле.
Дверь распахнулась, и в помещение вторглись два жандарма в голубых мундирах. Сосед Конфеты сделал им едва заметный знак.
– Всем оставаться на местах, – распорядился пожилой служака.
Его молоденький напарник устремился к столику Конфеткина. У него было совершенно мальчишеское лицо. Глаза горели, как у охотника, преследующего крупного зверя.
Где-то за спиной комиссара раздался тонкий взвинченный голосок:
– А что случилось, позвольте узнать?
– Покушение на государя! – сказал тот из жандармов, что был постарше. – В зале находится сообщник бандитов.
Вокруг загалдели, как в потревоженном улье.
Долговязый субъект в пенсне, сидящий неподалеку от Конфеткина, сказал, обращаясь к своей пышнотелой даме:
– Безобразие! Эти хамы положительно распустились!
При этом он бросил выразительный взгляд на Конфеткина. Затем снял пенсне и стал протирать стекло носовым платком.
– Ах, и не говорите, Иван Силантьич, – томно вздохнула дама. – Эти ужасные якобинцы повсюду! Вообразите, вчера я нашла томик Вольтера под подушкой у моего Андре!
Она тоже с подозрением покосилась на Конфеткина.
– Соблюдайте спокойствие, господа! – призвал к порядку пожилой жандарм.
Его молоденький напарник уже стоял у столика комиссара. Человек в абрикосовом пиджаке указал глазами на газету. Мальчишка в форме приподнял ее двумя пальчиками и брезгливо скривил нос:
– Чья это пакость?
– Его, – провокатор кивнул на Конфеткина.
– Он здесь! – крикнул мальчишка.
Неспешно приблизился старый служака. У него было широкое флегматичное лицо. Под синей фуражкой серебрились бакенбарды.
– Ну, что еще тут?
– Запрещенная литература!
– Давай-ка ее сюда, – служака взял газету у напарника и принялся просматривать ее.
– Ого! – сказал он. – «Пламя!» Я вижу, на этот раз нам в сети попался крупный карась.
Он передал газету мальчишке.
– Какой карась? Какой карась? – потрясая газетой, воскликнул молоденький жандарм. – Это же щука! Акула!
Дверь отворилось, вошел франт в цилиндре. В глубоком молчании он приблизился к жандармам.
– Ну-с? – приятным мелодичным голосом осведомился франт. – Что-нибудь есть?
Мальчишка взял под козырек, вытянувшись в струнку. Узенькие щеточки его усов возбужденно дрожали на тонкой губе.
– Осмелюсь доложить, задержан еще один революционер! При нем обнаружена запрещенная литература!
Он протянул газету щеголю.
– Так, так, – сказал тот, лениво просматривая газету. – «Из искры возгорится пламя?!» Что ж, прекрасно! На этот раз вы славно поработали, ребятки.
Мальчишка не отказал себе в удовольствии лихо щелкнуть каблуками:
– Рады стараться!
Ему бы в куклы играть, невольно подумал Конфеткин.
– А что делать с этим? – справился старый служака.
Франт небрежно махнул тростью с золотым набалдашником:
– В шестое отделение его.
– Вставай, голубчик, – сказал жандарм с седыми бакенбардами. – И протяни-ка мне свои руки.
Комиссар молча встал из-за стола и вытянул перед собой ладони. При этом он старался не смотреть на провокатора. На его запястьях защелкнулись наручники.
Служака беззлобно хлопнул Конфеткина плечу:
– Пошли, коли попался…
Продолжение 7 Госпожа Кривогорбатова