Эта история вымышлена мною. Все совпадения с реальными людьми считать случайными.
Господи, отверзи уши и очи сердца моего
Преподобный Ефрем Сирин
1 Прерванный отдых
Она шла по аллее. За ее спиной, в конце дорожки, виднелась распахнутая калитка в решетчатом заборе, а за ней синело море. Вдоль аллеи росли деревья, и лучи утреннего солнца, пробиваясь сквозь листву, расцвечивали тротуарную плитку веселыми зайчиками. С правой руки, за высокими тополями, тянулись двухэтажные коттеджи пансионата, облицованные золотистой плиткой – все словно братья близнецы.
Женщине было, пожалуй, под тридцать – среднего роста, с ладной фигурой и довольно приятным лицом. Солнце светило ей в затылок, и тень от широкополой соломенной шляпы с красной лентой затушевывала её лицо до самых губ – немного припухших и весьма красивых. В правой руке она несла сумку. Стройные, чуть полноватые ножки были экипированы в пляжные тапочки, и легкий купальник под распахнутой полупрозрачной туникой обнимал лишь самые сокровенные участки её тела – да и то по самому минимуму.
Итак, она шла по аллее, лениво покачивая бедрами и как бы даже не догадываясь о том, что в таком виде испытывает на прочность и выдержку нервы не одного проходящего мимо мужчины. Дойдя до одного из коттеджей, она взошла на крыльцо, перешагнула порог узкого коридора, проследовала по нему до номера № 4, открыла дверь своим ключом, вошла комнату, поставила пакет с пляжными принадлежностями на пол около спинки кровати и направилась в душ.
Когда она вышла из него, на ней были черные кружевные трусики и белый лифчик, и в таком снаряжении она выглядела просто убойно.
До обеда оставалось около часа, и это время следовало как-то скоротать. Она взяла со столика книжку со стихами Марины Цветаевой и направилась к кровати, намереваясь прилечь – но тут в дверь постучали условным сигналом: два стука с длинными интервалами, и три – с короткими.
Женщина отложила книжку на кровать, подошла к двери и открыла ее. На пороге стоял Стас. Это был гибкий черноволосый мужчина с широкой грудью пловца и жгучими серыми глазами. На нем были красные пляжные трусы и шлепанцы. В руке он держал черный блестящий пакет.
Стас улыбнулся и вкрадчиво произнёс:
– Разрешите потревожить ваше уединение, принцесса?
Она посторонилась, впуская его в номер, и как бы нехотя произнесла:
– Заходи уж, коли пришел. Куда же от тебя денешься… хулигана такого.
Она продефилировала вглубь номера, покачивая бедрами, потом не спеша повернулась к нему лицом. Она знала, что делала. Станислав не сводил с неё блестящих серых очей.
– Прекрасно выглядишь, – заметил он, глядя на неё с восхищенной улыбкой. – Ты – словно сама богиня Афродита, вышедшая на сушу к простым смертным из морской пены. Как, плавала сегодня?
Ее губы изогнулись в довольной улыбке.
– Да… Побултыхалась немного. А ты?
– И я.
– Наверное, опять заплывал за буйки?
– Ага, – бесшабашно ответил он.
– Эх, Стасик, Стасик! – сказала она с ласковой усмешкой. – И вечно ты норовишь заплыть за буйки! Смотри, как бы не вышло чего!
Сказано это было с явным подтекстом и он, поняв скрытый смысл её слов, ответил.
– А разве ты сама не заплываешь за буйки?
Она скромно потупила очи.
– Нет. Я плаваю только в отведенных для этого местах – у самого берега.
Он усмехнулся:
– Ой ли?
– Да ну тебя…
– Ну, признавайся, – стал подразнивать он её. – Ты ведь тоже любишь заплывать за буйки, а? Когда надоедает плавать на мелководье?
– Смотри, доиграешься…
– А что я такого сказал?
– Ладно, Стасик, кончай свои намёки… – сказала она. – Как там твои переводы?
– Движутся помаленьку…
– Почитай что-нибудь.
Он почесал за ухом. Потом подошёл к двери, закрыл её на задвижку, повернулся к ней лицом и посмотрел на неё, как кошка на мышку. Она сглотнула слюну, и глаза её насторожились, но она ничего не сказала. Некоторое время они смотрели друг на друга, как два заговорщика. Потом он приблизился к столику возле окна и сказал:
– Вот, послушай. Это новое. – И стал декламировать:
В чашку кофе себе налил 1
И добавил чуть молока.
Кофе очень горячим был,
Он его остудил слегка.
Бросил сахар и размешал,
Выпил кофе без лишних слов,
Сигареты из брюк достал,
Закурил в своем мире снов.
Кольца дыма поплыли вверх,
Пепел медленно падал вниз…
Он страдал – беспокойный стерх,
Сны которого не сбылись,
В мою сторону не смотрел,
Ему было не до меня,
Только шляпу и плащ одел –
Капли с неба в начале дня.
Он ушел один, не со мной,
Еле слышно скрипнула дверь.
Кто он, грешник или святой?
Для меня все равно теперь…
Знаю я, что он – человек,
Так легко его потерять,
А рукой дрожание век
И слезу нельзя удержать.
– Прекрасно! – воскликнула она. – А кто автор?
– Превер.
– Чудесно. А свое ты можешь почитать?
– Могу, – сказал он. – Но не сейчас.
– Почему?
Он посмотрел ей в глаза.
– Потому что сейчас ты попалась в мои сети. И я тебя съем, поняла? Я рыбак, а ты – моя золотая рыбка, и я не могу думать ни о чем другом, кроме тебя.
Он двинулся к ней. Она неуверенно толкнула его ладонью в грудь.
– Да ну тебя…
– Сейчас ты исполнишь три мои желания, – заявил он, глядя на неё блестящими глазами. – Ведь ты попалась, не так ли? И теперь тебе не отвертеться.
– И не подумаю даже, – сказала она.
Он усмехнулся:
– Ладно. Тогда начнём действовать по старой проверенной методе. Сейчас я тебя подпою, а потом начну обольщать.
Он вынул из черного пакета бутылку Рислинга, плитку шоколада, и украсил ими столик у окна.
– Так где там у тебя стаканы, золотая рыбка?
Она сдвинула плечами, подошла к тумбочке, склонилась над дверцей, открыла её и принялась шарить на полке – подозрительно долго, как подумалось ему. Её зад, обтянутый черными тонкими трусиками, притягивал его взгляд, словно магнитом. Это испытание оказалось для него невыносимым, и он уже намеревался было шагнуть к сладкой приманке, но в этот момент она вынула стаканы из тумбочки, разогнулась и повернулась к нему, держа их у груди.
– Что это с тобой? – спросила она с невинным видом. – Ты выглядишь так, словно тебя сняли с крючка и выбросили на берег.
– А ты не понимаешь, а? Иезуитка!
Она поставила стаканы на стол.
– Ну, вот, – сказала она, – первое твое желание я исполнила, старче. Ведь ты же хотел меня подпоить?
Он кивнул, откупорил бутылку и наполнил стаканы вином.
– Да, – сказал он. – Подпоить и уплыть с тобой далеко-далеко, за буйки, в нашу волшебную сказку. За удачу, моя дорогая.
Стаканы приглушенно звякнули, они выпили – он до дна, а она только наполовину. Вино было кисловатое, и она прищурила око. Он развернул фольгу на плитке шоколада и придвинул его ей:
– На, моя сладенькая…
Она отломила кусочек нежными пальчиками с розовым маникюром и отправила шоколад в рот.
– А теперь моё второе желание! – сказал он, глядя на неё блестящими серыми глазами.
– Какое? – она отступила от него, удивлённо округляя глаза.
– А ты не понимаешь?
Её глаза раскрылись еще шире:
– Нет.
Он шагнул к ней, сжал в своих объятиях и поцеловал её в губы. Потом в шею. Потом в грудь.
– Пусти, Стас, – она попыталась его оттолкнуть – но как-то слишком уж неуверенно. – Ну, пусти же…
Он продолжал осыпать поцелуями её плоть, ломая слабое женское сопротивление.
– Не сейчас, Стасик! Не сейчас! Ну, пусти же, негодяй! Вечером! Потом! Вечером! – она завертелась в его объятиях.
– Что вечером?
– Вечером… Придешь вечером, и мы поплывем с тобой за буйки…
– Нет, – возразил он, задыхаясь. – Нет! Поплывем сейчас! Сию же секунду! До вечера я не доживу! умру!
– Не умрешь, мой милый… Потерпи, от этого не умирают… Ну, что же ты… что же ты это делаешь? – воскликнула она. – И чего ты такой неугомонный?
Она, конечно, не хотела ему уступать, однако же он не унимался, и тогда она обвила его шею руками. Он мгновенно воспользовался этим обстоятельством: запустил ей пальцы за спину, расстегнул пряжку лифчика, стянул его и стал целовать её в нежную белую грудь.
– Ах, Стасик, Стасик! – протестовала она. – Ну что же ты делаешь со мной, разбойник? Где же твоя выдержка? Неужели так тяжело потерпеть до темноты?
– Нет! Не могу я! Понимаешь? Не могу-у! – убеждал он, страстно лобызая её роскошное тело.
– Погоди, – прерывисто сказала она и легонько оттолкнула его. – Постой.
Она подошла к окну и задернула гардины. В комнате помрачнело. Затем она опять подошла к нему, в одних только чёрных кружевных трусиках и покорно опустила руки вдоль тела. В этот момент надо было брать её на руки, нести на кровать, и уже там… Но вместо этого он снова начал целовать её грудь, живот, опускаясь сухими губами все ниже и ниже. Она опустила голову, наблюдая за тем, что он делает, и густые пряди её волос рассыпались по алебастровым плечам.
Тогда Стас упал перед ней на колени и, целуя её ноги и живот, стал стягивать трусики с её бедер, вдыхая дурманящий аромат её тела. Она опустила руки ему на голову и стиснула её, бурно вздымая грудь.
– Ах, Стасик… Стасик… Негодяй… – голос у неё был сдавленный, прерывистый. – Ну, что же ты делаешь? Что ты делаешь?
Он уже почти стянул её трусы, и она удерживала последний рубеж цитадели, цепляясь пальцами за резинку трусов у лобка, когда в комнате зазвонил телефон.
Она хлопнула ладошкой по его руке.
– Обожди, Стас!
Она подтянула трусики и взяла со стола мобильный телефон, а Стас так и остался стоять на коленях с драматически простертыми к ней руками.
– Да, – сказала она, поднеся трубку к уху.
– Вертемеева, Анна Юрьевна? – спросил её неизвестный мужской голос.
– Да, это я.
– Капитан Оводовский… – говоривший запнулся, и она сразу поняла, что он готовится сообщить ей нечто неприятное. – Я уже звонил вам сегодня, но вы не брали трубку…
– Я была на пляже, – пояснила она, – и только что пришла. А телефон с собой не взяла. А в чем дело?
– Ваш муж… – сказал капитан Оводовский и снова замялся.
– Что с ним?
В трубке раздалось глухое покашливание.
– Он ранен… Ему сделали операцию, пулю извлекли… – капитан, казалось, с трудом выталкивал слова. – Он жив, но в сознание пока не приходил.
– Как это случилось?
– Ваш муж участвовал в задержании опасных преступников, один из них выстрелил в него из пистолета и ранил его.
– Где он сейчас?
– В областной больнице… В реанимационном отделении…
Она выключила телефон.
Стас поднялся с колен и обиженно взглянул на неё.
– В чем дело, Аня?
– Мужа ранили. Он сейчас в коме… А мы…
Она подняла с пола лифчик и прижала его к груди. В её глазах стояли слезы.
– Уходи, – сказала она, указывая ему пальцем на дверь: – Сейчас же!
Она топнула ногой.
Он понял, что она вот-вот сорвется и закатит истерику. Это было ему ни к чему.
– Как скажешь, малыш, – сказал он, сдвигая плечами. – Пока.
Мачо забрал свой пакет, лениво проследовал к двери, открыл ее и вышел из ее номера – живой и невредимый. Она надела лифчик. Сердце её билось сильными толчками.
Закусив губу, она взглянула на циферблат будильника, что стоял на тумбочке, и слезы выкатились из ее глаз. Без пяти двенадцать… Одиннадцатичасовый автобус она уже пропустила. Значит, придется ехать пятичасовым…
Она стала укладывать вещи в баулы, но вскоре прервала это занятие, схватила мобильный телефон и позвонила сестре мужа. Та ответила ей бодрым голоском:
– А, Анечка! Пропажа ты наша! Что, все на море нежишься? Ну, и как там водичка?
– Так ты ничего не знаешь? – спросила она.
– Чего не знаю? – удивилась золовка.
– Гена ранен. Только что мне позвонили из милиции. Говорят, он лежит в областной. В реанимации…
– Да ты шо! Я ж его только вчера видела! Он говорил, что уходит в отпуск и собирался к тебе вместе с детьми…
– Да я сама об этом только лишь минуту как узнала.
– И как он сейчас?
– Говорят, что ему сделали операцию, пулю вынули, но в сознание он не приходил. Я приеду вечером, раньше никак не могу вырваться. А ты зайди к нам, за детьми присмотри. Ну, и маме сообщи…
Окончив разговор, она вновь принялась укладывать вещи. Потом сходила в столовую, пообедала, нашла коменданта, сдала ключи от номера и к пяти часам уже сидела в автобусе, отправлявшимся в Херсон, а еще через два часа была в городе. Взяв такси, Вертемеева подъехала к зданию областной больницы. Было начало восьмого – вряд ли она уже застанет врача. Так оно и вышло. Врач ушел домой, а тот, что находился на дежурстве, был занят срочной операцией. К мужу ее тоже не допустили – дежурная медсестра заявила, что в реанимационное отделение не дозволено входить никому, кроме медицинского персонала. Да и все равно, присовокупила она, он в коме, и никакого толку от неё ему не будет.
– Но он выживет? Как вы считаете? – Вертемеева посмотрела на медсестру такими глазами, словно от нее зависела его жизнь.
Та опустила глаза.
– Не знаю. Будем надеяться… Пуля прошла под сердцем, и он потерял много крови. Завтра будет его врач, приходите к нему.
Выйдя из больницы, Анна Юрьевна села в ожидавшее ее такси и поехала на улицу Кирова. Сказав водителю, где следует остановиться, она вышла из такси, взяла свои баулы, дотянулась с ними до подъезда своего дома, поднялась на лифте на третий этаж, открыла дверь своим ключом, вошла в прихожую, включила свет и поставила сумки на пол. Навстречу ей с радостным визгом выскочили дети: «Мамочка! Мама!» Младшая, Ирочка, обхватила ее за бедра и прильнула к ним лицом, а старшая, Оленька, уткнулась головой в живот.
Анна Юрьевна погладила детей по головам. Ира оторвала лицо от ее бедра, подняла голову и звонко сообщила:
– Мама! Мама! А к нам сегодня приходила тетя Люда и говорила, что папа в больнице лежит! Но что с ним – ничего страшного не случилось, и что он скоро выздоровеет и будет дома. И что ты сегодня приедешь! И мы тебя так ждали! Так ждали!
На её глазах выступили слёзы:
– Милые мои… Родные мои…
В прихожую, подняв хвост трубой, вошел дымчатый, с белыми пятнами, кот Васька – посмотреть, что тут за шум такой. Увидев хозяйку, он важно приблизился к ней и потерся о ее ногу, свидетельствуя свое почтение.
Обняв девочек за плечи, Анна Юрьевна вошла с ними в комнату, присела перед детьми на колени, и какое-то время они обнимались и целовались, как оно и пристало женскому племени, а кот Васька ходил вокруг них кругами, нервически размахивая хвостом.
– Ну, и как вы тут без меня? – спрашивала Анна Юрьевна, прижимая детей к груди.
– Нормально, – отвечала Оленька.
– Папу слушались?
– Да, – Ира ковырнулась пальцем в носу.
– И не шкодили?
– Не-а…
– Точно? – Анна Юрьевна пригрозила детям пальцем с нежной улыбкой. – Ну-ка, признавайтесь, партизанки!
Девочки потупились.
– Ну, – уклончиво протянула Ира. – Только немножечко, может быть… Совсем самую чуточку…
– Так я и знала! – воскликнула мама. – Наверное, безобразничали тут без меня напропалую!
В домашней обстановке она немного оттаяла душой, но боль не ушла, а лишь затаилась где-то в глубине ее сердца.
Потом она разбирала баулы, мылась в душе, хлопотала на кухне, ужинала с детьми и, когда те улеглись спать, пошла в свою спальню. Разобрав постель, она легла на кровать. Что-то гнетущее, унылое и непроглядно темное обступило ее душу. Она вздыхала, ворочалась… Потом обхватила руками подушку, уткнулась в нее лицом, и залилась горькими слезами: «Боже, Боже! И какая же я, все-таки, дрянь!»
1. Перевод с французского Юрия Несина.
Здравствуйте. Хорошо тут у вас, читаю одно — другое. А вот этот рассказ, думаю у него ещё будет продолжение, почему с французского перевод, что это значит?
Валерий Побережный.
Валерий, спасибо Вам на добром слове.
Перевод с французского, потому что стихи эти написаны французским поэтом Превером на французском языке, а их перевод на русский язык сделал наш Херсонский поэт и переводчик с английского и французского языков Юрий Несин. Некоторые из его стихов Вы можете прочесть на моем сайте ПЛАНЕТА ПИСАТЕЛЕЙ: http://www.pplanet.org/user/nesin/news/
Насчёт продолжения, то оно есть. Внизу произведения есть ссылки со станицами
1 2 3 4
Кликайте на них и читайте дальше.
Доброго Вам здоровья и всего самого наилучшего,
Николай Довгай.