42. Совещание мракобесов
Настроение у Гайтаны было хуже некуда. На любовном фронте – полное фиаско. Вакула, которого она с таким трудом вырвала из лап товарища Кинга, сбежал. Песий Хвост расклеился окончательно и не годился для предстоящего дела – в этом она могла убедиться, повидав его сегодня днём.
Всё трещало и расползалось по швам, а шеф не мычит и не телится, не допер ещё, значит, что они подошли к краю.
– Растяпа! Тупица! – бушевала Гайтана, воздевая кулачки над головой. – Где же твой хваленый ум? Где твоя стальная и непреклонная воля? Я вижу, ты совсем мышей ловить перестал! Нет, вы только полюбуйтесь на него! – ведьма уперла руки в боки, как базарная торговка. – Великий и ужасный Гарольд Ланцепуп! Потрясатель вселенной! Да Я! Я! Простая баба, сделала за тебя всю самую сложную работу. Я похитила этого парня из-под носа у товарища Кинга, доставила его тебе на блюдечке во дворец, заманила в Кремль всех закоперщиков своими побасенками и организовала побоище всей этой майданной сволочи. А ты? Что сделал ты? Не смог даже устеречь мальчишку! И какой же ты после этого властелин?
Змеи на плечах колдуна, сохранявшего каменное выражение лица, заходили ходором и угрожающе шипели, но Гайтану, похоже, это ничуть не смутило.
– Да! Рубить головы ни в чём не повинным стражникам – вот тут ты мастак! – ядовито выплёскивала она. – Ведь легче всего свалить свою вину на других, не так ли?! А ведь это были твои верные слуги.
– Но они проворонили… – сказал колдун.
– Нет, это ты проворонил! Ты! – ухватилась Гайтана. – Откуда им было знать, что Вакула может обернуться лебедем и вылететь из зиндана? У них и в мыслях такого не было. Это же обычные солдаты, не искушенные в волшебстве. Но ты-то, ты, великий маг и чародей! Ты просто обязан был предвидеть такой ход событий. Или хотя бы предусмотреть возможные варианты и приказать воинам накрыть колодец крышкой. Но ты этого не сделал, у тебя же голова соломой набита! Ты не принял надлежащих мер, растяпа! А потом отыгрался на других. Да еще и на меня волком поглядываешь. И с кем останешься? Кто станет печься о твоих интересах так, как это делаю я? Скоро все разбегутся от тебя как тараканы.
– Вот чума взялась на мою голову! – страдальчески застонал чародей. – Уже не так я на неё и поглядываю! Да сколько можно меня пилить!
– А кто ещё тебе скажет правду, а? Кто, как не я? Все только и делают, что лебезят пред тобой, разве нет? А ты и расплылся, как кисейная барышня на мягкой перине. А у тебя уже земля под ногами горит! Того и гляди, в самое пекло провалишься!
Она изогнулась перед волшебником и постучала себя кулаком по лбу:
– Ты понимаешь, что тебе крышка? Мальчишка обернулся белым лебедем и улетел за тридевять земель. И как ты думаешь, куда он полетел? Ну, напряги свой ум, и сложи два и два! На озеро Тили-Тили, к священной горе Меру, вот куда он полетел! А ты сидишь, сложа руки, и горюешь по своей Людмиле! Чего ты дожидаешься? Пока он почерпнёт живой воды и окропит тебя ею? То-то будет потеха!
– Гайтана, ты забываешься… – процедил колдун. – Смотри, ведь я могу и осерчать…
– Да что ты говоришь! Да если бы не я…
– Знаю, Гайтана. Знаю. Твои заслуги перед отечеством велики. И давай покончим на этом. Ты ведь не майдане, верно? Поэтому оканчивай митинговать. Я же не из тех олухов, которым ты там вправляла мозги, и бранью делу не поможешь. Ты лучше подскажи, что делать. А кто виноват – пока опусти.
– Что делать, что делать! Сам ты-то как считаешь?
– Пустить целовальников по следу. Спешно разослать циркуляры подголемам: удвоить, утроить усилия по поимке Вакулы.
Губы ведьмы растянулись в презрительной гримасе:
– Пустить целовальников… разослать циркуляры… Утроить, ушестерить… И это всё, до чего ты сумел додуматься? Да ты хоть в чашу-то свою заглядывал?
– А то.
– И что?
– Да ничего пока что… Глухо.
– Значит, уже и волшебная чаша тебе не помогает, – насмешливо констатировала ведунья. – И сатана на выручку не шибко спешит. И зачем только ты запродал ему душу, скажи? И что теперь? Пойти удавиться?
– Ай, Гайтана, не трави душу, и без того тошно, – заскрипел колдун. – Ты лучше выход какой-нибудь поищи. Или ты умеешь только собачиться?
Вдоль стен, по обе стороны от больших резных дверей, стояли дубовые лавки, и на них в стародавние времена сиживали думские бояре. Занимали места чинно, в строгом порядке – ближе к престолу самые родовитые, а затем уже шли и поплоше, похудороднее. Важно дулись, прели в собольих шубах. А на пустующем сейчас троне восседал великий князь Владимир Всеволодович, держал с ними совет.
Ныне думских бояр представляла её сиятельство Гайтана. Она расхаживала по дворцовой зале и промывала мозги колдуну, осыпая его упреками и площадной бранью. Гарольд Ланцепуп сидел на лавке, насупившись – весь какой-то расхристанный, неприкаянный. На нём была длинная посконная рубаха, из-под которой выглядывали полосатые портки. Царский посох прислонен к скамье, как тросточка инвалида. Жиденькая бороденка всклокочена, глаза глядят опустошенно. Огромная клякса надо лбом кажется взобравшейся на лысый череп черепахой или же болотной лягушкой. В таком виде он похож скорее на какого-то мужика-забулдыгу, чем на грозного самодержца. Да и перед кем красоваться? Людмила лежит в могиле, смысл жизни утерян… Но он всё еще цепляется за крохи этой опостылевшей ему жизни, ибо когда его похитит наглая смерть…
– Э-хе-хе! – вздохнул колдун. – Хе-хе-хе-хе! Вот жизнь собачья!
Гайтана не ответила.
Сгущались сумерки, в дворцовой зале уже зажгли чёрные свечи из свиного жира, и их языки змеились мутными чадящими огоньками. Пованивало чем-то отвратным: какой-то смесью серы, тухлого яйца, мочи и еще бог весть чего. Чувствовалось приближение чего-то ужасного, какой-то большой беды, но верить этому не хотелось. И надо было как-то оттянуть неизбежный конец. Но как?
Ведунья отвернулась от волшебника и прошла мимо пустующего трона к окошку. В камине потрескивали березовые поленья, и волны тепла расплывались по дворцовой зале, однако они не могли согреть чёрных душ демонов мрака; сатанинская злоба и какая-то обреченность гнездились повсюду, и время – вязкое, плотное и неумолимое, тянулось медленно, как на волах, пожирая их жизни секунда за секундой…
Гайтана встала у окна, и ей стала видна громада Городецкой башни. Она была построена из желтого камня и в основании её лежал квадрат; эта неприступная цитадель стояла ребром к окну, у которого находилась Гайтана, и с этой точки ей были видны зубчатые стены перед замком, а за ними открывался вид на широкие воды Славутича. Верхнюю часть крепости опоясывала терраса со сказочными зубчиками по периметру. Углы на стенах, и на башне, венчали причудливые башенки в мавританском стиле, и в них были устроены бойницы; еще несколько крохотных окошек было проделано непосредственно в стене этой твердыни – под карнизом, и над ним.
В этой-то башне и был заточен Святослав Владимирович… В припадке неистовой злобы, она превратила его в козла, но сердце ее тянулось к нему несмотря ни на что…
В пасмурном небе появились две птицы, однако сумерки уже сгустились настолько, что различить, какого рода они были, не представлялось возможным. Да и к чему? Пернатые залетели за угол башни и скрылись из виду.
И Гайтана так и не узнала, что это были белые лебеди. И не увидела она, как одна из этих птиц влетала в окно башни, опустилась на пол и превратилась в комиссара Конфеткина. Другая же (это была лебёдушка Глаша) помахала ему крылом и улетела.
– Гайтана!
Голос колдуна вывел её из оцепенения. Она обернулась.
– Послушай-ка, Гайтана, – проскрипел Гарольд Ланцепуп, – а, может быть, басни всё это?
– Что?
– Да все эти россказни насчёт героя из Чаши Слёз? И напрасно мы тут психуем? Я уж двадцать лет слышу все эти небылицы – и что? Где он, этот мессия? Народ темен, невежественен – вот и сочиняет всякие сказки.
– Что ж, убаюкивай себя, прячь голову в песок, – язвительно ответила Гайтана. – Ни ада, ни рая нет. Грозный судия – это выдумки баянов, и никто нас к ответу не притянет… Вакула – так он вообще нам приснился… Пошалим маленько на этом свете – и в мире упокоимся, не так ли? Себя-то дурить зачем?
– Да где же он, этот твой мессия? – зло выкрикнул колдун – Где? Нетути его!
– Да что ты говоришь! А зачем же ты тогда столько лет охотился за ним, коли его нету? Зачем отлавливал всех этих мальцов, превращал их в поросят, и зажаривал на вертелах? Для чего посылал эскадру к Муравьиному Острову? К чему всё это?
– Ну, так… на всякий случай… – пробубнил колдун. – Мало ль чего…
– Послушай-ка, Гарольд, ты кому мозги пудришь? – сказала ведьма, сверля патрона чертовски неприятным взглядом. – Подумай сам, каким образом этот парень ушел от Анабелы, от госпожи Бебианы, а затем от тебя? Не кажется ли тебе, что он слишком прыток для простого сельского мальчишки? И что самостоятельно, без помощи оттуда – она подняла палец к расписным сводам дворца – он сделать этого не мог? Ведь все же сходится!
– Что – всё?
– Да всё то, о чём вещала птица Гамаюн.
– Ладно, – ответил Колдун. – Допустим, это так. Но скажи мне на милость: тебе-то самой когда-нибудь доводилось слышать её голос?
– Нет. Не сподобилась. А ты?
– Вот видишь? И я тоже.
– И что же? Из того, что мы не слышали вещей птицы Гамаюн, вовсе не вытекает, что её не могли слышать другие.
– Да байки всё это.
Гайтана не ответила. Она подошла к камину и протянула руки к огню.
Похоже, эта тупица так и не поняла, что тонет. И что никто, даже и сам сатана, не протянет ему руку помощи. Напротив, он-то как раз еще и подтолкнёт: тони, мол, дружок!
Её мысли опять вернулись к сегодняшней встрече с Зарубой.
Когда она пришла к нему домой и подсела за его стол, он сидел перед чашей янтарного пива и таращился в неё бессмысленными глазами.
– Что, бражничаешь? – сказала она ему неодобрительным голосом.
Он поднял на неё мертвенный взгляд. Под глазницами лежали пунцовые круги, а воспаленные глаза были словно завешанные тёмной шторой.
– А, это ты… Гайтана…
– Празднуешь победу?
Он пьяно мотнул головой, повел пальцем перед её носом:
– Ничего ты не понимаешь… Ни-че-го…
– Надрался, как сапожник… – презрительно процедила она. – И это – воевода Заруба, тот самый Песий Хвост, перед которым трепещут все враги Гарольда Ланцепупа!
Он уставил палец ей в грудь.
– Ты ведьма! – забулькал он. – Молодая похотливая ведьма. Ты продала душу дьяволу и купила у него вечную молодость, уж я-то знаю. А все равно ты дура. И ничего не понимаешь… Ты можешь превратить меня в козла, как Добрыню Никитича… Не спорю… Или в жабу. Тебе это раз плюнуть… Но где же твои очи, Гайтана? Ты что, уже не видишь ничего? Нет больше воеводы Зарубы. Понятно? Сломался… – он постучал себя кулаком по груди: – Конец.
Воевода склонился над чашей – словно пытаясь разглядеть в ней что-то незримое. Голова его плавала, как на шарнирах, и глаза были полуприкрыты; он поманил к себе ведунью скрюченным пальцем.
– Скажи, Гайтана, зачем ты не дала мне тогда удавиться, а? Лучше б я сдох в тот раз, чем жить таким упырём…
Его речь была невнятной. Слова булькали, как смола в кипящем чане. Казалось, он вел беседу с самим собой.
– Ну да, я отомстил этому извергу за свою голубку… Не спорю… И без твоей помощи я бы этого свершить не смог… Ну, а потом? Кем я стал потом, Гайтана? Таким же гадом, таким же холуём, как и князь Тмутараканский… Я грабил и убивал… И я такой же мерзавец, как и тот, кого я сразил. Люди ненавидят и презирают меня – все, все, от мала до велика. И мои соплеменники, и дети Афродиты Небесной – все они ненавидят меня… И правильно делают… И нет мне прощения ни на этом, ни на том свете… Но ныне, – он стукнул кулаком по столу, – всё! Баста!
– Что? Совесть заела?
– Да.
– Вот уж не знала, что ты такой чувствительный парень.
– Я тоже не знал этого, Гайтана, – просипел воевода, – но после вчерашнего…
– А что стряслось вчера? – удивилась ведьма. – Ты покарал этих горлопанов, пришедших на майдан расшатывать устои государства. Обычная работа…
– Да. Ты права. Обычная работа, – кивнул Заруба. – Для такого изверга, как я – это самая обычная работа… Но только вчера мы сожгли людей под кровлей самого Бога! А это уж такое дело… Скверное, скверное это дело, Гайтана… И я видел ангела, понимаешь?
– Да что ты плетешь? Какого ангела?
– Мальчика. Нашего, русского мальчугана. Он стоял на карнизе, под самым куполом церкви, а языки пламени уже подбирались к его ногам. И он смотрел на меня с такой укоризной… Ах, прямо сердце трепещет и холодеет. Ты понимаешь это? Глаза закрою – а передо мной стоит на карнизе этот ангелочек с кудрявыми русыми волосами, и смотрит своими ясными очами прямо мне в сердце! Ах ты, мука моя, мука смертная, мука тяжелая! Нет, нет мне места больше на этой земле! И укрыться ведь тоже негде, понимаешь? Ни на горе, ни в яме, ни в глубине морской. И ни вином, ни медовухой не залить… Э, что говорить, Гайтана! Сломался я, – он грохнул кулаком по столу. – Душу свою испоганил – и зачем мне дальше жить? Множить грехи? Все равно уж теперь не отмоешь… Спровадь меня с этого света, Гайтана, по старой памяти, сделай милость, прошу тебя. Не хочу сам… Понимаешь? Не желаю еще один грех на душу брать…
– Ну, долго ты ещё намерена играть в молчанку? – раздался за её спиной сердитый голос Гарольда Ланцепупа.
Ведьма обернулась. Колдун смотрел на неё пристальным взглядом.
– Вот ты поносишь меня, честишь почём зря, а ведь если вникнуть хорошенько – то получается, что ты не права… – сказал Гарольд Ланцепуп и поднял палец: – Смотри, Гайтана. Мы родились на этот свет не по своей воле, не так ли? Мы не выбирали для себя ни пол, ни место, и ни время своего рождения. Все это решили без нас и за нас, и никаких обязательств мы на себя ни перед кем не брали, и, стало быть, никому ничего не должны. Где-то там, в неведомых нам сферах, нам начертали наши судьбы, и уклониться от своего пути мы не можем, ибо всё же в руках Божиих, и всё расписано Им от а до я! Вот и двигает нас рука Создателя, как фигурки по шахматной доске – хотим мы того, или нет. А, если и взбрыкнем, желая избавиться от ярма – то опять-таки по Его произволению. Вот и получается, что никакой ответственности за свои поступки мы не несем.
– Ишь, как тебя разобрало, – усмехнулась Гайтана. – И с чего это тебя вдруг потянуло на теологические разговоры? Раньше ты вроде обходился без них.
– Раньше обходился, а теперь вот решил поговорить, – сказал волшебник. – Пора, выходит, настала такая… Вот смотри, Гайтана, и ответь мне, положа руку на сердце, прав я, али нет? Ведь как я оказался здесь, на этой вашей треклятой земле, вдали от своей родины? По-своему ли хотению? Нет! Нет! И еще тысячу раз нет! Не я выбирал этот путь! Некие неведомые мне силы зажгли в моём сердце огонь любви к красавице Людмиле и, если бы мне не был показан её прекрасный лик в волшебной чаше, я так и остался бы сидеть на своем острове, а не поплыл бы сюда, через моря и океяны, снедаемый любовной страстью. Не так ли?
Она усмехнулась.
– А ты? – он протянул к ведьме сухой скрюченный палец. – Разве ты сама не явилась ко мне во дворец по той же причине? Не слепая ли любовь к князю Переяславскому пригнала тебя сюда? И разве не готова была и ты пойти на всё, лишь бы заполучить своего любимого? И тебе ли объяснять, что противится любовной влечению превыше человеческих сил?
Так моя ли вина, о, Гайтана, что Доля так зло насмеялась надо мной? Если бы мне отдали Людмилу добровольно – я бы отправился с ней на Хрустальные Острова, не причинив здешним жителям никакого вреда. Но ведь мне отказали! Надо мной посмеялись! Меня оскорбили, выставив на всеобщее посмешище! И я! Я! Я!.. – он заквакал как лягушка, и голос его пресекся; три я подряд, взятые на высоких патетических тонах, перенапрягли его гортань и, прокашлявшись, волшебник чуток убавил пафоса. – Мне не оставили выбора, Гайтана, и потому я был вынужден защищаться. Причем все это, конечно же, было предрешено Долею на небесах еще до моего появления на этот свет…
Гайтана подошла к пустующему трону и уселась на него. На её лице появилась сардоническая усмешка.
– Да, знаю, знаю, – согласно закивал Гарольд Ланцепуп, как бы отвечая на эту усмешку. – Ты можешь поставить мне в вину то, что я обращал маленьких детей в поросят, а затем зажаривал их на вертелах и пожирал. Что я сотворил орды ланцепупов, которые, подобно пиявкам, высасывают кровь из твоего народа? Не спорю… А если копнуть поглубже, а, Гайтана? Если попробовать залезть в черепок Господа Бога и поставить себя на его место?
– Ну что ж, давай! – одобрила Гайтана. – Давай, ставь себя на место Господа Бога, чего уж там…
Она ядовито улыбнулась.
– В что? Ты думаешь, не поставлю? А вот и поставлю! Да кто он такой, в самом деле?
– Действительно, – хмыкнула ведьма.
– Нет, серьёзно. Вот давай разберёмся, Гайтана. Ведь Бог – Он же ревнитель, не так ли? То бишь Бог отмщения! А разве твои соплеменники не отвергли Его единородного сына, ну-ка, скажи? Не воротились ли они, после кончины княгини Ольги, к своим старым языческим идолам? К тем самым идолам, котором поклоняемся и мы с тобой?
Не русские ли князья начали проливать кровь, как водицу, погружая свою землю в братоубийственные распри? Не Толерант ли Леопольдович, снюхавшись с ханом Буняком, уже перед самым моим появлением здесь, ходил на Переяславль супротив своего племянника, Святослава Владимировича?
Вот и выходит, что народ божий стал устраивать свои омерзительные обряды в бесовских капищах, лил, почем зря, братскую кровь, и Господь Вседержитель, взирая с заоблачных высей на все эти бесчинства, решил его покарать. И тогда Он извлек из ножен свой грозный карающий меч и опустил его на головы отступников! Понимаешь, Гайтана? Я! Я и есть тот самый карающей меч в деснице Божией! Я – Его избранник! Я исполнял волю Божию, я служил Ему рьяно, никому тут спуску не давал! (хотя иной раз, уж признаюсь тебе в этом, как своей родной сестре, мне и претили все эти зверства). И получается теперь, если, конечно, по-умному рассудить, что я – слуга божий! Как считаешь?
– Поздно переобуваться, – ухмыльнулась ведьма. – И как ты не пытайся примазаться к Богу – а Он-то видит тебя насквозь. Вспомни: ведь ты заключил союз с сатаной куда раньше, чем увидел образ Людмилы в волшебной чаше. Ты сам, по своей свободной воле, продал ему свою душу. С его, а не с божьей помощью, ты искоренил весь род своего дяди и уселся на его трон. И не любовь к Богу и ближнему своему подвигла тебя явиться на землю Русскую – но тёмная плотская страстишка. И к Людмиле ты пылал отнюдь не небесной любовью, но пытался сломить, совратить, опоганить её, сделать своей игрушкой и бросить в грязь. Так что, если Господь Бог и использовал твоё нечестие для благих целей – тебя венцом Он за это не увенчает. Даже и не надейся на это, Гарольд Ланцепуп. И стоять тебе перед Ним ошуюю на страшном суде, ибо нагих ты не одевал, и голодных не питал. И гореть тебе в геенне огненной. Ведь сказано же, что нельзя служить двум господам. Ты самолично избрал свой путь – так и ступай по нему, топай ножками, двигай батонами, аж до самого пекла, где тебе самое место, до последнего круга ада. И не скули, как пёс, и не виляй. К чему бы это? Всё равно ведь тебе не спастись, ибо в твоей душе ни смирения, ни раскаяния нет. Слишком уж ты надут своей гордыней, и чересчур спесив для того, чтобы принести хотя бы малейший плод покаяния. Так перестань же скулить, как шелудивая собака. Вспомни, что ты – великий маг и чародей, плюнь в бороду самому господу богу! А там – будь что будь!
– Ого! Да ты, как я погляжу, сама надута спесью еще поболе меня! – воскликнул волшебник.
– И что с того? – надменно осведомилась Гайтана.
Он сдвинул плечами.
– Вот то-то и оно. Поэтому прекращай свои душеспасительные бредни, меня от них уже тошнит, и подумай-ка лучше о деле. Вакула наверняка улетел за тридевять земель. Как думаешь ловить его, о, Всемогущий?
Он пропустил эту шпильку мимо ушей и сказал:
– Разошлю своих верных воронов по всему белу свету. Пусть высматривают, да выслеживают… А сам – гад буду! – сяду у волшебной чаши и буду глядеть в неё, аж пока глаза не лопнут. И, как только хоть что-то прояснится, тут же пущу по следу своих целовальников и…
Гайтана презрительно ухмыльнулась.
– Да что тебе опять не нравится? – вскипел Гарольд Ланцепуп. – Что не скажи – ей всё не так!
Ведьма сказала:
– Песий Хвост сломался.
– Как это – сломался?
– А так….
Она спрыгнула с трона, подошла к камину, взяла с полки одну из лучин, сломала ее пополам и швырнула в огонь.
– Вот так!
– Ты толком говори, довольно загадок!
– Он оказался слишком впечатлительным парнем, – пояснила Гайтана. – Вчера его люди сожгли в церкви сермяжников, и теперь ему повсюду мерещатся горящие мальчики, ангелы, и всякая прочая хренотень. Я навестила его сегодня, так он надрался, как дядя Зюзя, и сидит, слёзы льёт. Так что можешь поставить на нём крест, он уже не годится для нашего дела, и теперь самое время отправить его к бабе Яге – со всеми почестями, конечно, как и князя Тмутараканского.
– А, может, всё еще образуется? Выйдет из запоя, и…
– Нет, – отрезала ведьма. – Он не хочет жить на этом свете. Этот парень служил тебе верой и правдой, но теперь его следует заменить.
– Так сделай это! – раздражённо ответил колдун – Когда один кнут ломается – берут другой, не так ли? Разве мало среди моих целовальников услужливых псов?
– Это так. Но таких, как Заруба, тебе уже не найти. Он, как и я, не вилял перед тобой хвостом, но служил тебе верой и правдой, хотя это было ему и не по душе. Ты мог не опасаться, что он укусит тебя исподтишка, как этот твой Толерант Леопольдович. А эти… При первой же возможности любой них вонзит свои клыки тебе в бока.
– Ничего… Я им клыки-то пообломаю… – прошипел колдун – Есть у тебя уже кто-нибудь на примете?
Гайтана сдвинула плечами:
– Одна шваль.
– Я и не требую святых! Главное, чтобы дело делали. Дело!
– Ну… Свинохрюк, например. Или Свинобок… Но уж больно эти подонки вертлявы, глупы и жадны – за пятак родную мать удавят. Никому из них доверять нельзя.
– Так что же ты предлагаешь?
– Разделить эту банду на два, или три отряда, и пусть их атаманы грызутся меж собой за лучшую кость, да сапоги тебе вылизывают, да в задницу целуют – вот тут они мастера отменные. А ты знай, дергай за ниточки… Но только это тебе все равно уже не поможет…
– Почему?
Ведьма подошла к трону и опять по-хозяйски уселась на него.
– Поздно. Вакула уже далеко. И если ты даже разузнаешь, где он скрывается – твоим головорезам всё равно его не достать. Ведь для этого им придется идти через места, наводненные лесными и полевыми братьями. А им тоже нужен этот парень. Неужто ты полагаешь, что сумеешь обыграть товарища Кинга на его же территории? Ведь это не безоружных крестьян грабить, да Божьи храмы палить, тут надобно прокладывать дорогу мечом, и твои целовальники побегут от детей Афродиты при первом же соприкосновении с ними, уж я-то знаю их, как облупленных. А что произойдёт, если товарищ Кинг сумеет схватит Вакулу вновь, и убедит его возглавить народное ополчение. Если они объединяться – считай, ты сидишь уже не на троне, а на осиновом колу.
– Так что же делать? Где выход?
– Есть только один шанс выйти из этой передряги.
– Какой?
– В том случае, если товарищ Кинг схватил мальчишку – никакого. И если Вакула, избежав все ловушки – а мы знаем, какой он мастак по этой части – достигнет священной горы Меру и почерпнёт там из озера Тили-Тили живой воды… (колдун оцепенел) – тебе тоже каюк.
– А тебе? – в голосе волшебника послышалось злорадство.
– Всем нам, – спокойно ответила Гайтана. – И мне, и тебе, и товарищу Кингу! И на этом-то нам и следует сыграть свою игру. Пока товарищ Кинг не объединился с Вакулой против тебя, тебе следует объединится с товарищем Кингом против Вакулы. В этом весь фокус-покус. Перед лицом смертельной опасности, вы должны забыть о своих распрях и действовать единым фронтом. И, причем сделать это надо незамедлительно. Другой возможности выпутаться у тебя уже нет. А потом, когда мессия будет обезврежен, ты опять сможешь меряться с товарищем Кингом, кто из вас выше писает на стенку.