38. Новая ловушка
Чем больше Конфеткин анализировал свое положение, тем более он утверждался в мысли, что попал с корабля на бал.
У госпожи Бебианы он был испытан негой, ленью и всякими эротическими воздействиями –
однако сумел улизнуть от неё. Теперь его хотели втянуть в какую-то кровавую заваруху – под красивыми обертками, понятно. Но ни роль Ивана Каляева, ни попа Гапона его не привлекала.
Только безумцы веруют в то, что можно построить что-то путное с помощью револьверов и бомб. Или, как в данную эпоху, вил и стрел – это существа дела не меняло.
Комиссар безумцем не был. Он понимал, что преображение мира возможно только лишь в одном случае: если он принесет людям живой воды. И товарищ Кинг, хотел он того, или нет, лишь укрепил его своей революционной трескотней в этой истине.
Да и какое было дело комиссару до всей этой болтовни, до всех этих лозунгов, на которые, как на червей, ловят разных дуриков? Пусть они скачут себе на майданах, и писают в штанишки от восторга, и хрюкают, кричат свои речёвки – ему-то что до того? У него – своя миссия.
Заложив руки за спину и опустив русую голову, Конфеткин расхаживал по подземелью. Свет от лампад освещал его силуэт, и отбрасываемые от него тени то удлинялись, то укорачивались, причудливо меняя свои формы.
Вдруг он остановился… Какая-то новая мысль постучалась в его сознание. Он замер, напрягся… Что-то настойчиво, очень настойчиво пыталось пробиться в его память. Но что?
Комиссар стал прокручивать события этого дня, начиная с момента своего пробуждения… Итак, он очнулся… Потом умылся, поел, вошёл товарищ Кинг, и… вспомнил! С ним был какой-то противный тип с лягушачьей физиономией! И, перед тем как уйти, он подавал ему тайные знаки из-за спины своего хозяина.
Точно! Он похлопывал по камню с какой-то загадочной рожей, явно пытаясь привлечь к нему его внимание!
Конфеткин посмотрел в сторону этого камня.
Пещера, в которой он находился, похоже, имела карстовое происхождение, и в ней было множество образований самых диковинных форм: торчащие остриями вверх сосульки из желтого известняка, свисающее с потолков гребешки, сквозящие прорехами шатры и навесы. Камень, у которого терся тот гусь, напоминал громадную оплывшую свечу, или, скорее, бесформенную бабу без рук, едва не достигавшую макушкой потолка. Из разреза её обтрепанного подола – если принять сравнение с бабой – выходило человеческое туловище с головой юноши, опирающееся, словно египетский сфинкс, на передние лапы. Это создание смахивало на сторожа, который охраняет свой сталагмит. Была ли эта фигура причудливым творением природы, или же делом рук человеческих? На этот счет, пожалуй, не смог бы прийти к единому мнению и совет научных мужей – да это и неважно было.
Конфеткин приблизился к сталагмиту и стал осматривать его.
Он наклонился, потрогал голову юноши, потрепал ее по длинным золотистым кудрям, разделенных у виска на ровный пробор. Потом надавил на макушку ладонью, как на кнопку пульта – но это ничего не дало. Тогда он ощупал бедра каменной бабы, потискал ее в других местах, надавил на пупок… Тоже ничего…
Он закрыл глаза и напряг свою память, пытаясь воскресить в ней во всех подробностях действия того типа! Перед его мысленным взором проявился освещенный светильником сталагмит, а его «затылок» примыкал к золотистому карнизу стены, и под ним, расширяясь, шла небольшая щель, и в неё-то и просовывалась рука человекомуравья.
Конфеткин открыл глаза.
Ну-ка, что там, за спиной этой бабёнки? Так и есть: небольшая трещина.
Комиссар запустил в неё руку, и стал ощупывать все бугорки и ложбинки на талии у каменной барышни. Рука наткнулась на вертикальную скобу. Он потянул ее на себя, и баба стала отодвигаться. Перед ним открылся проход, в который можно было и протиснуться – если, конечно, ты не слишком толст. Комиссар так и сделал, предварительно прихватив с собою светильник.
Оказавшись в коридоре, он потянул за гребешок и установил бабу в прежнее положение. Затем пошёл по тайному ходу, поднимаясь всё выше к поверхности земли. Долго ли, коротко ли он шагал – но наконец достиг конца коридора и увидел над головой крышку люка, сколоченную из досок.
Воткнув светильник в одну из расщелин, он поднял руки, напрягся, приподнял люк и сдвинул его в сторону. В лицо ему пахнуло свежим ветерком, и он увидел в ночных небесах, сквозь черные переплетения оголенных ветвей, далекие звезды.
«Воля!» – обрадовался комиссар, вдыхая полной грудью пьянящий воздух свободы.
Он подтянулся, перебросил через бордюр один локоть, второй… и тут чьи-то руки подхватили его и извлекли из лаза, как птенчика из гнезда.
Конфеткина поставили на землю, не выпуская из крепких рук, и он увидел перед собой какую-то тетку в черном одеянии. Она сказала низким сварливым голосом:
– Ну, наконец-то! Явился! А мы уж тут тебя заждались…
Двое мужчин уже устанавливали люк (на котором, как отметил Конфеткин, рос куст можжевельника) на прежнее место.
– Кто вы? – спросил комиссар.
– Твои друзья, – ответила тетка в чёрном одеянии.
Придерживая комиссара под руки, «друзья» повели Конфеткина из леса к проселочной дороге. Неподалеку от чёрного камня их ожидала повозка, запряженная бурой лошаденкой.